С вождями и без них

Поэтому в своих выступлениях секретари говорили больше о положении в области, на производстве, видах на урожай, настроениях людей, политической борьбе - то есть как было заведено на совещаниях такого рода. Но по угрюмому молчанию некоторых было видно: они сделали для себя вывод, что отныне предоставлены собственной судьбе и не могут больше рассчитывать на "поддержку ЦК". Под этим эвфемизмом подразумевалась пожизненная гарантия принадлежности к элите со всеми вытекающими отсюда преимуществами. Всякий, кого за те или иные качества привечал лидер, становился членом ЦК и, если не совершал уж очень серьезного проступка (в первую очередь - не давал повода усомниться в своей преданности вождю), мог спать спокойно: освободят от секретарства - пошлют послом, сделают министром или дадут какое-нибудь другое хлебное местечко с полным "джентльменским набором", в который входили приличный оклад, закрытая столовая, поликлиника, казенная дача, машина, просторный кабинет с персональным туалетом, аппараты правительственной связи - вертушка и ВЧ.

Как бы то ни было, проводя душеспасительные встречи, Горбачев связывал партийных боссов, и никто уже не мог открыто выступать на Пленуме против реформ. При этом генсек поступал как бы в согласии с принципом "партийного товарищества": сам я баллотируюсь в президенты и вам предоставляю такую же возможность на своем уровне. Все правильно, все справедливо.

Справедливо, но лишь с точки зрения все той же монополии КПСС на власть. Маневрируя в своих отношениях с коллегами по партии, Горбачев не слишком тогда считался с демократической оппозицией. Она, разумеется, подняла шум, что стране навязывают прежний режим в новой упаковке, политическая реформа свелась к еще большему сосредоточению власти. Раньше была хоть видимость ее разделения, а теперь первый секретарь и председатель - в одном лице. Не давали себе труда понять, что с помощью тактических маневров Горбачев сумел ослабить противодействие реформам со стороны консервативных элементов. Без этого августовский заговор произошел бы на год раньше и наверняка увенчался бы успехом. А еще за год до этого, как я уже говорил, и заговора не понадобилось бы, чтобы прихлопнуть перестройку и продолжить коммунистическое строительство.

Но представьте себе генерала, который ловко обвел противника вокруг пальца, поставил ему несколько ловушек и настолько увлекся тактической игрой, так вдохновился собственным хитроумием, что прозевал час, когда надо было переходить в наступление. Если взять пример из области спорта - это форвард, который изящными финтами обводит игроков соперничающей команды в центре поля, упуская выгодный момент прорваться к воротам и забить гол.

Дело в том, что реформы не имели никакого шанса увенчаться успехом без того, чтобы к руководству страной пришли новые люди. Каким бы отчаянным реформатором ни был сам президент, он, естественно, ничего не мог сделать в одиночку, без единомышленников, соратников, без им же избранных и назначенных руководителей на всех ответственных постах, своих сторонников во всех регионах. В целом - без партии. Но у Горбачева уже была своя партия, и он был слишком кровно с ней связан, чтобы бросить ее на произвол судьбы. Эта партия, ее руководство доверили ему роль лидера, и, сознавая свой долг перед ними, он намеревался не просто отбросить КПСС от власти, а перегруппировать ее ряды и подготовить к политической борьбе, в которой она могла бы подтвердить свое право управлять страной дальше - только уже на конституционной, легитимной основе.

Здесь сказались и сознание ответственности перед миллионами партийцев и далеко еще не преодоленная вера в целесообразность системы, которой он преданно служил всю сознательную жизнь. Да и боязнь быть обвиненным в ревизионизме, то самое горделивое нежелание "поступиться принципами". Не случайно в речах на протяжении первых лет перестройки он не устает напоминать о своей приверженности социализму, о том, что для него это генетическое - отец и дед были коммунистами.

Но после избрания президентом его уход с поста генсека стал необходим со всех точек зрения. Этим актом, которого требовала демократическая оппозиция и ожидали все мыслящие люди, он выводил себя из-под шквального огня со всех сторон и занимал позицию арбитра. Причем в тот момент достаточно было сложить полномочия генерального, сохранив партийный билет, - и в партии, и в обществе большинство отнеслось бы к этому с пониманием.