С вождями и без них

Я достал свою, и ему ничего не оставалось, как подписать. Проделав это, положил ручку в карман. Я сказал:

- Ручку, - показав жестом, что он должен ее вернуть.

- Что же, - сказал он с ухмылкой, - вам жаль для меня паршивой ручки? Вы же мой поклонник.

- Не до такой степени, чтобы подарить вам "Паркер", - ответил я в тон.

Однажды, воскресным утром, зазвонил телефон. Жена сняла трубку, мужской голос потребовал позвать Карена Шахназарова. Карен спал, накануне пришел поздно. Ане жалко было его будить и она попросила перезвонить через час. Он сделал это в назначенное время, но ему опять было предложено перезвонить - на сей раз через полчаса. Проходит полчаса, звонок, в трубке раздраженный голос: "Если Карен еще спит, разбудите и скажите, что его просит к телефону поэт земли русской Евтушенко!" Жена засуетилась, побежала будить сына. Евгений Александрович поздравил Карена с успехом фильма "Мы из джаза", сказал ему много лестных слов и одновременно попенял, почему текст песен не заказали Евтушенко. "В следующий раз не стесняйтесь, обращайтесь ко мне запросто", заключил он.

Этот звонок для меня много важнее проявлений, скажем так, сварливого характера. Шопенгауэр сказал, что высшее достоинство человека заключается в способности радоваться достижениям других.

Однажды я опубликовал в "Известиях" статью о русском языке. Там была фраза о том, что большой поэт малого народа Расул Гамзатов благодаря русскому языку приобрел мировую известность. Через несколько дней он позвонил мне и стал с обидой выговаривать, упрекая в неуважении к его родному аварскому. Впрочем, быстро согласился, что неправильно понял мою мысль, после чего подарил мне сборник своих стихов с дружеской надписью. Мы не раз встречались с ним по разным поводам, и я убедился, что Расул не только прекрасный, позволю себе сказать, великий поэт, но и очень простой, душевный человек. Вот уж действительно кавказский характер в лучшем его проявлении.

Под влиянием "горячих событий" на Северном Кавказе мне вдруг пришло в голову обратиться к нему со стихотворением. Отослал ему, но ответа не получил. Может быть, не дошло?

Расулу Гамзатову

Скажи, Расул, певец Кавказа,

Ты слышишь ли подземный гул,

Лавину видишь ли, что разом

Грозит снести родной аул?

Взволнован край многострадальный,

Повсюду выстрелы гремят,

Казбек насупился печально,

Грустит и седовласый Шат.

От подстрекателей нет спаса,

Что рвутся обескровить нас.

Но что Россия без Кавказа,

А без России что Кавказ?

Начнут чеченцы, ваххабиты,

Казаки, "партия войны"

Все в равной мере будут квиты,

России мертвые сыны.

Твоя пленительная лира

Служила дружбе и любви.

Скажи разумным слово мира,

А неразумных - вразуми.

Мы не джигиты (между нами),

Но есть работа для души,

И улететь за журавлями,

Прошу тебя, ты не спеши.

В час роковой всесветной ломки

Обоим нам покоя нет.

Но голос мой звучит негромко.

Тебя услышат.

Ты - поэт.

27 января 1998 года.

В начале 1986 года я опубликовал в "Вопросах философии" статью под названием "Логика политического мышления в ядерную эру". В ней было несколько тезисов, какие до того не могли появиться в нашей печати. Через некоторое время мне позвонили и напросились на встречу Даниил Гранин и Алесь Адамович.

- Мы пришли, - сказал Адамович, - поблагодарить вас за эту статью, в особенности за принципиальное положение о том, что не существует политических целей, которые могли бы оправдать применение ядерного оружия.

- Ну что вы, - сказал я не без смущения, - ведь это же очевидно.

- Да, - включился Гранин, - но дело в том, что эту самую очевидность у нас невозможно было провозгласить. Теперь же, благодаря вашему выступлению, она в некотором роде приобретает легитимность.

Разумеется, я не принял всерьез этой явной переоценки, но был польщен.

Однажды мы с женой были приглашены на приватный обед в посольство Чехословакии. Кроме нас там были Алла Пугачева с видным брюнетом, не знаю, кем он ей приходился. В то время она уже пользовалась обожанием толпы, но еще не удостаивалась королевских почестей, как сейчас, исполняла мелодичные шлягеры Раймонда Паулса и избегала вопить под барабанный бой. Мы искренне восхищались ею и признались в принадлежности к армии ее поклонников. Беседа была светской - о музыке, погоде, ничего заслуживающего внимания. Если я запомнил ту встречу, то только из-за странного эпизода. Когда уже собирались разъезжаться, мы с Аллой Борисовной на минуту оказались в сторонке от остальных, и она вдруг спросила:

- Какая у вас машина?

Я решил, что не расслышал, она спрашивает, есть ли у меня машина, и предложил ее подвезти.

- Нет, - возразила она с досадой, - я спрашиваю, какой марки ваш автомобиль?

- Московская черная "Волга", - сказал я, все еще не понимая, куда она клонит.

- А у меня "Мерседес"! - сказала она с вызовом и глянула на меня, прищурив глаза: мол, утерла нос чиновнику!

- С чем вас и поздравляю. Пугачева и должна ездить на "Мерседесе", если не на "ЗИЛе".