Сабля, трубка, конь казацкий

– Очнулся? Вот и славно… А скажи мне, Петро: это в бурсе такую хитрую штуку придумали или аж в семинарии?.. Какую? А такую, что ежели при каждом подходящем случае биться головой о что-нибудь твердое, то в ней непременно ума прибавится? Или ты сам такой сообразительный? Чего молчишь? Говорить-то хоть не разучился? А то с тебя станется…

Шутит. Остряк-самоучка… Значит, со мною все в порядке. Запорожец, конечно, едкий на язык, как щелок, но будь у меня серьезная травма – он так беспардонно не подтрунивал бы. Дело за малым – вспомнить, что со мной случилось на этот раз. Вот только шмелиный рой никак не унимается, и ни одной здравой мысли пробиться сквозь их гул пока не удается. Спасибо Полупуду, подсказал…

– Ну, вот скажи: какого рожна ты за мной поперся? – продолжал ворчать запорожец. – Думал, тур увидит, как ты в седле держишься, и со смеху помрет?

– Тур… – я вспомнил огромного степного исполина, едва не наколовшего меня на рога, и сделал попытку приподняться, несмотря на то что тело возмущенно застонало каждой зашибленной мякотью и каждой косточкой. Стона, правда, сдержать не удалось. – Ох-х… Ё… Как болит всё. Он что, догнал меня?

– Не, не успел… – казак мотнул головою, указывая мне за спину. – Там лежит… Удалась твоя затея… Везучий ты, как… – Василий не нашел подходящего сравнения и неопределенно взмахнул рукой с трубкой. – Бык так удивился, что встал словно вкопанный. Грех было промахнуться.

– Ох, и здоровенная ж скотина… – Дышащая дикой злобой морда степного исполина снова возникла перед глазами.

– Точно, – согласился Полупуд, пыхнув трубкой. – И ты супротив него что куренок. А меня не послушался и в бой полез… Почему? Ты что, бессмертный?

– Может быть… – не понимая, куда Василий клонит, решил отшутиться. – Откуда мне знать? Я же ничего не помню.

– Вот-вот… Ничего толком не умеешь, ничего не помнишь, а жизнь мне спасаешь уже во второй раз. Прям ангел-хранитель.

Запорожец глядел серьезно, и очередная, просившаяся на язык шутка осталась невостребованной. Есть вещи, над которыми не стоит насмехаться. Никогда. Если не хочешь потерять друга.

– Сам поднимешься или помочь? Падение с лошади не самая страшная беда, что может случиться с казаком, но всяко бывает.

И опять я промолчал. Вместо ответа, сопя и скрипя зубами, сперва встал на карачки, а там и на ноги взгромоздился. Ощущая себя последней развалиной. Зато, несмотря на усилившуюся качку, в вертикальном положении «белый шум» в мозгах существенно поутих.

– Вот и славно, – казак выколотил трубку о подошву сапога, привычно растер ладонью упавшие на землю угольки и пружинисто вскочил. – Пошли… ангел. Поглядишь на поверженного сообща супостата.

Идти, правда, никуда не пришлось – только развернуться кругом. От резкого движения меня так мотнуло, что пришлось ухватиться за Полупуда. И «морская болезнь» проснулась. К счастью, обошлось…

– Эк тебя, – вздохнул запорожец.

– Подумаешь, – проворчал я. – Банальное головокружение от успеха. Слава, она такая. Не одному мозги набекрень сбила…

Запорожец многозначительно хмыкнул, но промолчал.

Метрах в десяти от нас, над тушей убитого животного трудились Охрим с Тарасом и… плененный бек. Причем, насколько я мог судить, за старшего в этом деле был татарин. Именно Сафар-бей заправски орудовал кривым ножом, а оба крестьянина беспрекословно помогали ему. Охрим оттягивал подрезанную шкуру, чтобы забойщику было удобнее свежевать тура, а Тарас, пыхтя от натуги, тащил за рога к стоящей рядом телеге отрезанную голову. Парубок выглядел крепким, так что, судя по прилагаемым усилиям, весу в голове степного исполина было никак не меньше трех пудов.

Я с удивлением поглядел на запорожца. Если я что-то не перепутал, то мы, кажется, спешили. А разобрать такую тушу дело не одного часа. Присутствовал как-то в деревне при процессе превращения свиньи в мясные изделия. Точно не помню, но не меньше часа провозились. Так в той хрюшке и было-то всего центнера полтора, а здесь… раз в десять больше.

– Не бросать же столько мяса… – правильно понял мой взгляд Василий. – Оно, конечно, жесткое как вожжи, но голод не тетка… Если провялить как следует, да проварить подольше – ближе к весне еще спасибо скажут. Да и шкура в хозяйстве сгодится. Не хочу загадывать, но боюсь, девонькам нашим зазимовать в плавнях придется… – Полупуд помолчал, давая мне время осознать услышанное.

Не скажу, что проникся. Но в целом малоприятная картина. Особенно, как ее Джек Лондон описывал. Здесь, не там… Но мороз и нехватка провизии…

– А из-за спешки пришлось беку поручить, – продолжал Василий. – Лучше него это дело никто не спроворит. Каждый татарин – прирожденный живодер.

– Доверяешь?..

– Я, может, и не самый умный на ярмарке, но и не последний дурень в селе… – хмыкнул запорожец. – Сафар-бей поклялся головой пророка Магомета, что не сбежит и ничего супротив нас замышлять не станет. А для муслема, особенно для совершившего хадж – это одна из самых священных клятв. И тому, кто ее нарушит, не видать райского сада и гурий как собственных ушей.