Но погруженный в молитву Иван уже не слушал харцыза. Потому как никто сейчас не мог встать между его душой и Спасителем. Он даже не услышал первых тревожных криков и поднявшейся в лагере суматохи. Как и не обратил внимания, что впервые в жизни утренняя заря занималась не на востоке.
– Атаман! Степь горит!
– Бежим! Быстрее!
Даже при полном затишье степной пожар несется быстрее лошади, а если попутный ветерок задует – не всякая птица улететь успевает. Огонь в мгновение ока подминает целые версты, весело скользя по верхотравью легким, гулким пламенем. И только после, сопя и потрескивая, выжигает все дотла тяжелой, черной поступью низового жара.
Если кто хоть раз не то что побывал в таком переплете, а всего лишь наблюдал издали, тот ни одной секунды не промедлит. Разве что – высматривая: куда бежать? Да и это сподручнее делать на всем скаку.
Так что и харцызы вмиг позабыли обо всем, кроме спасения собственной жизни.
Не дожидаясь разрешения атамана, сбросив с коней всю лишнюю поклажу, они запрыгивали в седла, а некоторые и на это время не тратили – садились охлябью. А уж тревожно прядущих ушами коней, испуганных доносимым запахом гари и гулом, характерным для степного пожара и сметающей все на своем пути первой волны паводка, даже понукать не пришлось. Рванули с места вскачь, только копыта замелькали.
– Это беглец поджег, не иначе… – догадался атаман разбойников. – Понял, что товарища не спасти. Так отомстить решил.
– Нам какая разница, Дьяк! – Медведь нетерпеливо переминался, с трудом удерживая под узду двух выплясывающих коней. – Торопись, атаман!
– Погоди, запорожца порешу… – харцыз потянул из ножен саблю.
– Кой черт тебе в нем?! – в сердцах заорал Медведь, взгромоздясь в седло. – И без нас сгорит! О себе заботься!
– Сейчас, сейчас…
– Ну и черт с тобой! Пропадай вместе с ним! Я ждать не буду! – рявкнул здоровяк, бросил атаману повод второго коня и, не оглядываясь, пришпорил своего.
Понимая, что его ждет, если останется без коня, Дьяк подчинился. Прокричал какое-то проклятье, но так как товарищ уже скакал прочь во весь опор, а оставшийся конь рвал повод из рук, ворочая налитыми кровью глазами и роняя с губ пену, харцыз не стал испытывать судьбу. В конце концов, у избитого до полусмерти и связанного казака не было ни одного шанса на спасение.
– А однако ж ты выжил, – хмыкнул Полупуд.