Саблями крещенные

Сейчас Диана уже могла бы вырваться из объятий испанца, однако она все еще не стремилась к этому. Как только графиня оказалась в комнате командующего, он повел себя, подобно истосковавшемуся по женским ножкам пьяному солдату в дешевом борделе: набросился, повалил и, сопя и изрыгая проклятия, принялся разбираться с ее шелками и подвязками, в которых она и сама не всегда умела толком разобраться. А уж идя на тайное свидание к генералу, постаралась так упаковать все свои прелести, что вряд ли с ней справился бы кирасирский полк.

— Вы же понимаете, что это невозможно.

— Такое выше моего понятия, храбрейший из моих генералов, — язвительно заметила Диана, подпуская д’Арбеля чуть ближе к его цели, чем он мог рассчитывать. — Речь ведь идет не о взятии Парижа. И даже не о штурме беззащитного замка Шарлевиль, который ваши «бессмертные» однажды безнадежно штурмовали. Обычный пленник. Рыцарь, которого такой же рыцарь отпускает под рыцарское слово. Не увлекайтесь, мой воинственнейший, не увлекайтесь… Постичь истинную цену объятий женщины столь же непросто, сколь постичь истинную цену жизни — в объятиях сатаны.

— Вы знаете, кажется, я начинаю верить этому, — выдохнул генерал.

Луна освещала их небольшую комнату настолько, что иногда генералу хотелось заткнуть окно подушкой или же погасить светило, как свечу. Ничто в жизни не раздражало его сильнее, чем свет этой мерзкой фламандской луны и кокетливое упрямство французской красотки. Но поскольку справиться с луной было не легче, чем с француженкой, то иногда генералу хотелось вызвать адъютанта и одним приказом покончить с обоими кошмарами сразу: француженку запереть в подвал, а окно занавесить шинелью. Или, возможно, вначале занавесить шинелью окно, а уж потом отправить в подвал француженку. Но только… потом.

Так и не решив до конца, что же ему предпринять, генерал потянулся к Диане с поцелуем. Но, не дотянувшись, столь яростно оседлал женщину, словно забрался посреди поля брани в трофейное седло.

— Мне бы не хотелось торговаться, генерал. Но, даже восседая на мне, вам придется мысленно вернуться к полковнику Гяуру.

— Я прикажу повесить его. Еще до рассвета, — натужно прохрипел генерал. Грузный и потный, он сопел так, словно его вот-вот должен был хватить апоплексический удар. И были мгновения, когда Диана куда больше начинала побаиваться за его здоровье, чем за свою честь.

— Не повесить, генерал, а освободить.

— Вы пришли только за этим?! — обиженно упрекнул ее д’Арбель. — Вам нужно только этого?

— Не будем уточнять, «только чего» нужно вам. Если помните, мы договаривались о встрече, во время которой речь пойдет об освобождении полковника. А следовательно, о сумме выкупа. Не моя вина, что вы столь резко отклонились от темы разговора, что теперь не в состоянии вернуться к ней.

Генерал нахраписто рассмеялся. Зло и победно.

— Вы забыли, графиня, что находитесь на территории, пребывающей под властью испанских гарнизонов, а следовательно, короля Испании. — Он рванул платье и оголил ее грудь настолько, что мог припадать к ней, словно к двум родникам.

«Неужели ты отдашься этому ничтожеству, не получив взамен ничего: ни ласки, ни свободы того, ради которого рискуешь?» — швырнула себе в лицо графиня.

Были минуты, когда она уже готова была поддаться. В конце концов, генерал д’Арбель не так уж плох собой. Сильный, властный самец, пусть даже слегка подрастерявшийся, поскольку привык к тому, что сопротивление женщины заканчивалось значительно раньше, чем успевал разжечь себя настолько, чтобы возгореться от первой любовной искры. Такие минуты возникали и сейчас, но командующий явно не уловил их и не сумел воспользоваться…

— Значит, вы, генерал, отказываетесь вести со мной переговоры, как и подобает аристократу?

— В постели, милейшая графиня, аристократов не бывает. В постели бывают жены и любовницы. Надеюсь, на второй титул вы не претендуете? Не говоря уже о первом.

— Можете считать, что в этом доме я уже не претендую ни на что, — с холодным, леденящим душу спокойствием процедила графиня и, упершись ребром ладони в горло генерала — один из приемов, которому ее обучили еще в пансионе маркизы Дельпомас, — буквально сошвырнула с себя генерала. — Вы мне смертельно надоели, мой неугомонный, — молвила она по-испански одну из тех немногих фраз, которые способна была слепить из немногих известных ей слов этого, теперь еще более опостылевшего, языка.

— Но мадам… — растерянно пробормотал генерал д’Арбель, не зная как завершить это свое словесное возмущение. — Вы слишком многое позволяете себе.

— С той поры, когда вы набросились на беззащитную женщину, досточтимый генерал, вы перестали чувствовать себя генералом, — перешла она на французский. — А мужчиной так и не почувствовали себя.