Сад

А на следующее утро из района передали строгую телефонограмму: до выполнения плана в «Новой семье» недостаёт двадцать восемь процентов. Как же так? Явная ошибка! Захватив квитанции, Шаров выехал в город. Его ждали домой в полдень, но он и к ночи не вернулся. И даже не позвонил.

Принесли газеты. Краевая сводка озадачила Фёдора Елкина, — северные районы едва-едва перевалили за половину. Там создалась угроза: часть хлеба может уйти под снег.

Елкин задумался. Придётся побольше сдать сверх плана. Можно будет поступиться фуражом.

Теперь он на многое смотрел иначе: всё идёт по плану, хозяйство растёт, председатель оказался толковым. Дома не строит? Один-то год можно и переждать. Нынче все были заняты в поле. А на будущее лето они откроют кирпичный завод и после того начнут большое строительство.

Вечером райком и райисполком объявили «совещание по проводам» — очередную «телефонную накачку», как говорили в сёлах, и Елкин встревожился: отвечать придётся одному.

Пришёл председатель сельсовета. Приехали полевые бригадиры. Радист поставил к телефону усилитель. Комната наполнилась мелким раздражающим треском: провода доносили унылый свист осеннего ветра в берёзовых перелесках и надоедливый шум дождя. Сквозь этот хаос звуков проломился голос Векшиной, настолько искажённый телефонными проводами, что его едва узнали. Уже при первых словах все переглянулись: «Новая семья» — на последнем месте. Как же так? Где провёл день Шаров? Неужели не успел показать квитанции?

Векшина обвиняла его:

— Встал на путь утайки хлеба. Под видом семян укрыл…

Фёдор Романович побелел; по-военному поднялся на ноги, готовый дать объяснение. Но провод занят.

— Ничего мы не утаивали. Ни одного зерна. — Обвёл всех недоуменным взглядом. — Двойные семена? Они записаны. И для наивысшего урожая…

Он умолк, прислушиваясь. Репродуктор хрипел:

— За срыв и упорство… исключён из партии…

— Павла Прохоровича?! — вскочил с места Кондрашов. — Да что же это такое?!. У нас сверхплановый хлеб уже готов к отгрузке…

Что мог сказать ему Ёлкин? Ведь его мнением никто не поинтересовался. Даже не пригласили в райком…

Едва держась на протезах, он вышел в соседнюю комнату.

«Неправильно… Без первичной организации неправильно, — повторял про себя. — Могли передать сюда… Обсудить…»

Когда провод освободился, Фёдор Романович стал звонить в город. Но телефоны молчали. Наконец, ему ответил инструктор райкома и рассказал с деловитостью протоколиста: для «Новой семьи» был занижен план, теперь ошибка исправлена. В Луговатке самый высокий урожай. Вот и дана высшая группа хлебосдачи. Надо понимать…

— И не наводить тень на плетень, — взбудораженно перебил Ёлкин. — За северные районы заставляете платить. Хотите с передовых взять лишнее. А ленивым — поблажка. Но ведь так мы никогда не поднимем хозяйства. Поймите. Несправедливость…

— О-о, так вы сговорились, — послышалось в ответ. — Одним голосом поёте, одни и те же слова повторяете. А за эти слова Шаров уже поплатился…

Ёлкин положил трубку и прошёл в бухгалтерию. До полночи помогал подсчитывать и пересчитывать. Если оставить одинарный запас семян, вывезти фураж, то и при этом зерна не хватит. Где взять? Снизить оплату трудодня?.. Надо разыскать Шарова, собрать правление.

Но Павла Прохоровича попрежнему не было дома. Жена тревожилась: ладно ли с ним? Не мог он заночевать в городе…

Фёдор Романович прошёл на конный двор, попросил конюха запрячь Орлика в тележку и выехал на Чистую гриву.

Поля терялись в темноте, и Елкин не шевелил вожжей. Конь сам отыскивал дорогу на бригадный стан.

4

По ухабам, залитым дождевой водой, «газик» кидало из стороны в сторону. Забрызганные грязью фары светили тускло. Лучи метались и вязли в толще дождя. Иногда машина оказывалась поперёк дороги. Но Шаров, не сбавляя скорости, ожесточённо крутил баранку.

Вдруг что-то застучало, мотор чихнул и заглох, погасли фары. Со всех сторон прихлынула тишина, и стало слышно, как мельчайшие бусинки дождя, словно мука из сита, с глухим шелестом сыпались на брезентовый тент.

Из кармана кожаного пальто Шаров достал спички, но коробок оказался влажным, и огня не удалось добыть…

…Из райкома Шаров вышел в сумерки; мотор включил рывками, будто торопил застоявшегося коня. На перекрёстках свистели милиционеры: недозволенная скорость! Водитель не слышал.

Куда он спешит? Домой?.. Там Татьяна заглянет в глаза и спросит: «Что с тобой, Павлик?» От неё ведь не утаишь. Да и не привык он утаивать. Жена напомнит: «А я говорила…» И тут же скажет: «Сейчас можно уехать… Никто тебя не будет удерживать…»

«Может, в самом деле, лучше?..» — задумался Шаров.

За городом он прибавил скорости. Ветер, завывая, трепал полотняные стенки кузова. Пахло сырой и усталой землёй. Она ждёт отдыха под пушистым снежным одеялом. Весеннее солнышко во-время пробудит её. Зазвенят светлые ручьи. С юношеской лёгкостью вздохнут поля, и закипит жизнь…

«Нет, Танюша. Нет и нет… — мысленно говорил Шаров жене. — Мы и теперь останемся здесь. Пусть я поторопился. Но через два-три года докажу свою правоту. У нас будет двойной запас семян. Будут высокие урожаи…»