Сад

— Всё обмозговано. Погляди на Шарова. Хотел выскочить вперёд всех, а его подстригают. К примеру, выселок не выполнит хлебопоставки — луговатцам добавок: сдавайте за них, сверх плана. А там, глядишь, ещё за каких-нибудь отсталых. Вот и получается: намолачивает Шаров больше нашего, а колхозникам выдаёт крохи. С одной стороны, хорошо, с другой — плохо… А ты меня за непорядки-то бранишь. Разберись во всём. Я теперь в передовиках не числюсь, — с меня спрос мал. Нынче, правда, до серёдки не дотянули. Худо! Но ты-то жизнь в крестьянстве прожил — знаешь: год на год не приходится.

— Надо, чтобы приходился. И по-хорошему. В полях— богато, на душе — светло!

— Я не Илья-пророк — тучами не распоряжаюсь и в бюро погоды не служу, — пробовал отшутиться Забалуев.

Лицо Дорогина оставалось суровым.

— Засушливые-то годы ещё впереди, — сказал он. — Я, однако, полвека запись веду. По моим выкладкам — в пятьдесят первом жара стукнет. Да и в пятьдесят втором — тоже.

— Ну-у?! Два года подряд?!

— Запомните мои слова… Надо готовиться — дать засухе отпор: в земле влагу накоплять, лес выращивать…

— От прутиков толку мало! Да и непривычное дело.

— Научиться всему можно. А тут мудрости невелики.

— Ишь, ты! На старости лет в училище поступать? Малость поздновато. — Забалуев горько усмехнулся. — В школу-то председателей намечали не Огнева, а меня. Векшина раза четыре заводила разговор. Я отказался. Ты подумай: там надо сидеть за партой три года! А я в городе проживу лишний день, и то у меня сердце истоскуется по пашне… Нынче беда — урожай меня подсек: ни с той, ни с другой стороны добра не жду.

— Пережитки! — вспылил Дорогин. — Будто на картах гадаете, кому что выпадет. А у нас — одна сторона, один интерес.

— Ты пережитками не попрекай, — загремел Забалуев. — Я с кулаками боролся — жизни не жалел. В меня из обреза стреляли, записки подбрасывали, хотели запугать, — ничего не вышло. В колхоз я первым записался. Сам, вот этими руками, перепахивал единоличные межи. Общее хозяйство ставил. Семь колхозов поднял! И о колхозниках заботился.

В беседке появился Алексеич. Забалуев, покосившись на него, попросил напоить коня и, когда сторож вышел, продолжал уже полуостывшим голосом:

— Всё я ладно делал… А сейчас на меня со всех сторон упрёки сыплют: Забалуев делает не то да не так. И ты туда же. Сплошная критика. Больше я ничего не слышу. А человека надо и похвалить: веселее будет работать.

— Может быть, когда-то и за дело хвалили вас, но перестарались. А теперь по головке гладить не за что. Я всегда режу прямо. — Дорогин поставил ладонь ребром на стол. — И скажу в глаза…

— Знаю, — перебил Забалуев, — тоже присоветуешь: поезжай учиться! А я хотел, чтобы ты мою душу понял, моими глазами на меня посмотрел.

— С малых лет приучился глядеть своими. И вижу: не туда гнёте. Запутались. С такими разговорами толку не будет. Не выберется колхоз в передовые…

— Чего заладил, как ворона?! Карк да карк. Не терплю такого.

Сергей Макарович выбежал из беседки и скрылся в саду.

Проводив председателя насмешливыми глазами, Алексеич повернулся к Дорогину:

— Как ты его наскипидарил!..

— Хвастуны любят мёд! А правда для них — хуже горчицы!..

Сад замер в тишине, словно листва боялась даже самым лёгким шорохом помешать наливаться плодам. Слышались одни тяжёлые шаги Забалуева.

«Опять поссорились, — вздохнула Вера, стоя на крыльце. — Беда с ними! И что мне делать — ума не приложу…»

Забалуев ходил по саду и ворчал вполголоса:

— Ишь, придумал! Будто я запутался. Будто не туда гну… Соображенье надо иметь. Я без всякой там арифметики в голове прикидываю: вот, к примеру, везём мы свиней в мясопоставки, деньги за них получим такие, что бензин не окупится… Как тут быть? Колхозу в убыток. Вот и топчемся на месте. Росту нет. Говорю: «Повысьте приёмочные цены». Мне в ответ: «Отсталый! Запутался…» А я и государственное и колхозное принимаю близко к сердцу. Но как теперь в хозяйстве развернуться — иной раз толку не дам, Думал побеседовать, как с родственником, а он опять на дыбки…

Немножко успокоившись, Забалуев мимо костра прошагал к тележке. Алексеич пошёл проводить его и закрыть ворота. В синем небе спокойно мерцали далёкие звёзды. Густая трава конотопка стала сизой от ранней росы.

Вера спешила к отцу в беседку. Сергей Макарович окликнул её:

— Погоди маленько! Тебе на этой неделе письмо не приходило? Нет?

Ему показалось, что девушка вздрогнула от его слов. Вера, в самом деле, остановилась растерянная и ответила не сразу. Нет, письма ей не было давно. И телеграммы тоже не получала.

— Ну, так вот: скоро приедет!

— Правда?!

— Мать уже пиво заквасила.

— В отпуск? Или…

— Совсем?

Вера повернулась и побежала к дому.

Сергей Макарович, посмотрев ей вслед, покачал головой; с Алексеичем заговорил шёпотом:

— Видишь, как получается: у меня Семён — последний, у Трофима дочка — тоже. И как они столкуются насчёт жизни — неясно. Из двух горниц будут выбирать, а какая им больше поглянется — не знаю…