Сад

— Мне одной тропки мало — душа зовёт на вторую, — ответил он. — В молодые годы ездил я проводником с профессором. С географом, который ледники изучал. Вместе подымались на горы. Вот идём: гора — высокая, трудная, красоты неописуемой, — налюбуешься вдоволь, и уже думаешь— на всю жизнь. Больше не поманит. Не будешь сердце утруждать восхождением. Красоты, однако, и на равнине достаточно, ежели у человека душа для неё открыта. Но как только поднимешься на самую вершину да глянешь вокруг на другие горы, высокие, загадочные, так сразу об усталости забудешь, — в голове одно: торить новые тропы, побеждать вершину за вершиной! Спустишься с покорённой горы, переночуешь в долине, а утром — снова в поход… Не забудется то лето!

Грядок в саду всё прибавлялось и прибавлялось. Одну Дорогин отвёл для ячменя. Ему хотелось вывести ячмень без жёсткой плёнки, в которую запрятано зерно, и он стал скрещивать его с пшеницей. Это долго не удавалось. Пришлось несколько раз менять сроки посева, а когда он добился одновременного развития обоих видов — ячмень не принял пшеничной пыльцы и осенью, словно камыш сухой листвой, шумел пустыми колосьями.

Четыре года Дорогин терпел неудачу и только на пятом удалось окрутить упрямца: ячмень дал гибридные семена, покорно сбросил жёсткую одёжку. Особенно приятно, что гибрид унаследовал скороспелость. Но он был усатым, а Дорогин стремился вывести голоколосый.

— Побрить тебя надо, голубчика! — погрозил пальцем, стоя, у грядки. — Обязательно побрить.

Он присматривался к каждому колосу. Может быть, наследственные качества голоколосой пшеницы где-нибудь проявились сильнее? Может быть, удастся найти хоть одну безостую чешуйку?..

Забалуев попрекал Дорогина: от его опытов нет прибытка! В один из своих приездов в сад председатель направился прямо к делянкам. У первой грядки его остановила дощечка с надписью. Прочитав незнакомые слова, он не подошёл, а как бы подскочил к соседней грядке и склонился над второй доской…

Сергей Макарович обошёл делянки несколько раз, отмеривая землю пальцами, пересчитал стебли на маленьких квадратах; колосья осторожно покачал на ладони.

— Тяжёлые! — отметил вслух. — Про такие можно рассказать в крае!..

Когда они встретились, разговор начал с похвалы:

— Пшеничка у тебя, как говорится, растёт золотая!

— Однако, золота ещё маловато, — возразил Дорогин. — Посмотрим, как дальше себя покажет.

— Я сейчас вижу, на каких грядках созреет примолотный хлеб. В зерне понимаю толк… А на досках понаписал ты мудрёно. К чему это?

— Ничего мудрёного, — там поименованы родители гибридов.

— Ишь, ты! Загс придумал! По-учёному всё ведёшь! Я гляжу, ты замыслил у Чеснокова отбить кусок хлеба?

— У него хлеб чёрствый — не по моим зубам.

— Привык ты загадками говорить.

— Отгадка простая: он испытывает да проверяет готовое, испечённое в прошлые годы, а у меня заведено тесто для нового каравая.

— Ну, а сам-то надеешься, что испечёшь? Не переквасишь теста?

— Без надежды жить — помирать ложись.

— Не договариваешь. Хитришь, — корил его Забалуев; рассмеявшись, начал рассказывать старую бывальщину. — Была у мужика баба. Не поглянулась — хлеб худой стряпала. Прогнал. Высватал другую. Стали жить-поживать. Вот мужик говорит: «Ставь квашню, — завтра на пашню поеду». Ну, баба, как полагается, настряпала булок полный мешок. Приехал мужик на пашню, налил в колоду воды и вывалил туда хлеб, а сам начал полосу пахать. Глядит — над колодой вороны вьются. Чего они там высматривают? Невдомёк ему было, что птицы хлеб клюют. Отпахал упряжку, коней пустил на траву, сам пошёл обедать. Заглянул в колоду, а там — батюшки мои! — ни одной крошки не осталось! Рассердился мужик…

— На ворон? — нарочито усмехнулся Дорогин, догадываясь о конце бывальщины.

— На бабу! — с удовольствием разъяснил Забалуев и продолжал. — Середь дня поехал домой — бабу колотить! Бьёт, а сам приговаривает: «Ты каких булок мне напекла? А? А? Вот у меня первая баба мастерица была: такой хлеб стряпала, такой хлеб, что я по неделе в колоде мочил и то вороны не расклёвывали!..»

— Мораль сей басни мне ясна. — Дорогин прищурил колючие глаза. — Грозитесь бить за неудачные опыты?

— Сейчас не собираюсь. Вижу — может у тебя получиться добрый каравай. Позовём гостей к обеду! Корми! Похвалят — премию дадим!

Во время очередной поездки в город Забалуев побывал в редакции газеты, и через несколько дней в сад нагрянули корреспонденты. Трофим Тимофеевич долго убеждал их, что ещё рано писать о его работе с зерновыми, но статья в газете появилась, даже с фотоснимком. А пшеница подвела. И не один раз. То она страдала от суховеев, то от ранних заморозков.

Дорогин не мог без досады вспоминать о похвальной статье, о преждевременном фотоснимке, и при случае, напоминал председателю:

— Ославили меня понапрасну, вроде болтуна выставили…

Сергей Макарович не оставался в долгу:

— Мне приходится больше краснеть за тебя. С меня в крае спрашивают: «Где та новая пшеница?..» Ясно — у затейщика на языке…

После этого Дорогин и взял за правило — ничего не рассказывать раньше времени…

5