Читаем Сад полностью

Прямота поправилась Андрею Желнину; пожимая руку Алпатову, он сказал, что «крайком поправит» Забалуева.

Раньше бы надо… — укоризненно качнул головой бригадир.

Андрей Гаврилович всюду присматривался к колосьям пшеницы, припоминал названия сортов. Тут были белоколосые и красноколосые, раннеспелые и позднеспелые сорта. У каждой пшеницы — свои положительные качества, но у всех оказался один и тот же недостаток — все, покоряясь дождю и ветру, полегли. На всей Чистой гриве. И по многим другим районам. Это создало невиданные трудности в уборке, вернее в спасении урожая.

— У нас, слушай, большие претензии к селекционерам. К зерновикам, — сказал Андрей, закинув руку за сиденье и повернув лицо к брату. — Нужна, очень нужна пшеница с крепким стеблем, устойчивая против полегания. Нет ли чего-нибудь новенького? Ты не слыхал?

Сидор пожал плечами. Андрей снова стал присматриваться к полям. Вот полоса, наполовину скошенная комбайном. Остались обширные кулиги, где пшеница лежала, прихлёстанная к земле. Одну из таких кулиг косили тракторной сенокосилкой, которая брила всё под корень. Но трактор шёл по скошенному хлебу и тяжёлыми клыкастыми колёсами вминал его в землю. На тракторе и на сенокосилке сидели молодые парни. Андрей Гаврилович остановил машину.

— Обмолачиваете? Мышам на корм зарываете?

— Что приказано, то и делаем, — ответил тракторист и, протянув растопыренные руки, добавил: — Не могу же я своими пятернями отгребать.

— Заглушите трактор.

Парни, ворча себе под нос, ногами откидывали скошенный хлеб, освобождая место для прохода трактора вокруг кулиги.

Забалуева не удалось найти в поле. Не застали его Желнины и в селе. Бухгалтер Облучков, прищёлкнув языком, сказал:

— В страдную пору Сергея Макаровича ловить — всё равно, что за вихрем гоняться! Везде норовит побывать. Где затруднение — сам командует.

Желнины направились в сад. Андрей опять задумался о полёгших хлебах. Ему припомнилась статья, напечатанная в краевой газете года три назад. Там был фотоснимок: Забалуев и Дорогин рассматривают маленький снопик пшеницы, выращенной на опытной грядке. После того старик замолчал о своих пшеничных гибридах. В прошлом году отказался дать на краевую выставку. Неудача у него, что ли? Никому не говорит ни слова. Но, рассказывают, и нынче высеял на грядках. Значит, надеется.

Машина шла по дороге, что пересекала коровий выгон, в углу которого был рекордный участок Лизы Скрипуновой.

Братья Желнины подъехали к жницам. Девушки, перешёптываясь, окружили машину. К Андрею Гавриловичу подошла Фёкла Силантьевна с серпом на плече:

— За звеньевую тут работает моя дочка. Скрипунова. Может, доводилось слышать? Прошлым летом моя девуня на конопле была первой из всего звена! — Она повернулась к дочери. — Лизавета, скажи сама.

Но Лиза, ссутулясь. спряталась за подруг.

— Стеснительная девушка — во всём колхозе не сыскать такой! — Фёкла потянула дочь за рукав. — Скажи, Лизавета.

— А что говорить-то? — Лиза распрямилась. — Пусть сами глядят, какой есть урожай. От моих слов он не прибавится, не уменьшится.

Андрей Желнин вышел из машины, взял в руки сноп, присмотрелся к колосьям.

— Урожай, слушайте, отличный! Видны забота и старание!

— Подымаем серпами, чтобы каждое зёрнышко сберечь, — рассказывала Фёкла. — Заботливее моей Лизаветушки во всём свете нет. Пальчик серпом располоснула, а сама всё жнёт и жнёт: боль ей нипочём!

— Мамонька, хватит, — попросила Лиза. — Не надо…

— Почему не надо? Пусть добрые люди знают, как наши колхозницы об урожае-то заботятся. Ни силы, ни здоровья — ничего не жалеем.

Андрею Гавриловичу хотелось взять серп и нажать пшеницы хотя бы на один сноп (когда-то он умел жать не хуже других и, наверно, ещё не разучился?), но Сидор, высунув голову из машины, окликнул его: так они и к вечеру не доберутся до опытника Дорогина!.. Конечно, брат прав — им надо спешить, и Андрей вернулся к «газику». Но Фёкла Силантьевна всё удерживала и удерживала его своим разговором:

— Торопится моя Лизавета. Торопится, бережливая, убрать свои гектары за сухую погодушку…

— Хорошо! — Андрей Гаврилович, сидя рядом с шофёром, тронул кепку. — Желаю успешно страдовать!

3

Высокий тополевый заслон и ворота сада остались позади. На въездной аллее, под сводами из ветвей старых вязов, колёса машины зашуршали сухой листвой. Запахло спелыми яблоками.

Выйдя из машины, братья Желнины направились к сараю, где большими ворохами лежали яблочки величиной с мелкие головки мака. Одни алые, другие красные, третьи золотистые. И все не походили на издавна известную китайку. То были незнакомые ранетки. Две женщины черпали их вёдрами и через борт насыпали в трёхтонку: урожай отгружался в город, на кондитерскую фабрику.

Неподалёку стоял пресс. Яблочный сок сливался в чан. От сторожки доносилось побулькивание, — там бродило молодое вино в огромных бочках. Всё здесь для Сидора Желнина было новым, и он принялся расспрашивать женщин…

Дорогин был далеко в саду. Заслышав легковую машину, он пошёл встречать гостей.

— Вот нагрянули к вам, помешали работе, — сказал Андрей Гаврилович, здороваясь с ним.

— Нечастая помеха.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отражения
Отражения

Пятый Крестовый Поход против демонов Бездны окончен. Командор мертва. Но Ланн не из тех, кто привык сдаваться — пусть он человек всего наполовину, упрямства ему всегда хватало на десятерых. И даже если придется истоптать земли тысячи миров, он найдет ее снова, кем бы она ни стала. Но последний проход сквозь Отражения закрылся за спиной, очередной мир превратился в ловушку — такой родной и такой чужой одновременно.Примечания автора:На долю Голариона выпало множество бед, но Мировая Язва стала одной из самых страшных. Портал в Бездну размером с целую страну изрыгал демонов сотню лет и сотню лет эльфы, дварфы, полуорки и люди противостояли им, называя свое отчаянное сопротивление Крестовыми Походами. Пятый Крестовый Поход оказался последним и закончился совсем не так, как защитникам Голариона того хотелось бы… Но это лишь одно Отражение. В бессчетном множестве других все закончилось иначе.

Марина Фурман

Роман, повесть
Полет на месте
Полет на месте

Роман выдающегося эстонского писателя, номинанта Нобелевской премии, Яана Кросса «Полет на месте» (1998), получил огромное признание эстонской общественности. Главный редактор журнала «Лооминг» Удо Уйбо пишет в своей рецензии: «Не так уж часто писатели на пороге своего 80-летия создают лучшие произведения своей жизни». Роман являет собой общий знаменатель судьбы главного героя Уло Паэранда и судьбы его родной страны. «Полет на месте» — это захватывающая история, рассказанная с исключительным мастерством. Это изобилующее яркими деталями изображение недавнего прошлого народа.В конце 1999 года роман был отмечен премией Балтийской ассамблеи в области литературы. Литературовед Тоомас Хауг на церемонии вручения премии сказал, что роман подводит итоги жизни эстонского народа в уходящем веке и назвал Я. Кросса «эстонским национальным медиумом».Кросс — писатель аналитичный, с большим вкусом к историческим подробностям и скрытой психологии, «медленный» — и читать его тоже стоит медленно, тщательно вникая в детали длинной и внешне «стертой» жизни главного героя, эстонского интеллигента Улло Паэранда, служившего в годы независимости чиновником при правительстве, а при советской власти — завскладом на чемоданной фабрике. В неспешности, прикровенном юморе, пунктирном движении любимых мыслей автора (о цене человеческой независимости, о порядке и беспорядке, о властительности любой «системы») все обаяние этой прозы

Яан Кросс

Роман, повесть