– Главное, чтобы она не затронула ваши… м-м… э-э… вас ниже пояса, – задумчиво изрек Теодор. – Тогда через несколько дней вы будете здоровы.
– Ниже пояса? – озадачился Ларри. – Что вы имеете в виду?
– Ну, при свинке… э-э… опухают шейные железы, потом инфекция идет вниз и затрагивает железы… м-м… подбрюшья, и это может быть весьма болезненно.
– Вы хотите сказать, что я весь раздуюсь и яйца станут как у слона? – в ужасе спросил Ларри.
– Гм… пожалуй. – Теодор не сумел подыскать более точного сравнения.
– Это заговор, чтобы меня стерилизовать! – вскричал Ларри. – А все ваша настойка из крови летучих мышей! Вы завидуете моей мужской силе!
Сказать, что Ларри был трудным пациентом, значит ничего не сказать. Над его кроватью висел ручной колокольчик, который звонил беспрерывно, и матери приходилось осматривать подбрюшье Ларри по двадцать раз на дню и заверять, что с ним все в порядке. Когда выяснилось, что свинкой его заразил младенец Леоноры, Ларри пригрозил отлучить его от церкви.
– Я его крестный отец. Почему я не могу отлучить этого неблагодарного ублюдыша?
На четвертый день нервы у всех начали сдавать. И тут проведать больного пришел капитан Крич, в прошлом моряк, с замашками распутника, а для нашей матери
– Эгей! – Он с криком враскачку вошел в спальню, рот набок, реденькие усы и волосы на голове торчком, ревматические глаза слезятся. – Эгей всем! Где тут у вас покойнички?
Мать, в четвертый раз за день осматривавшая больного, разогнулась и пронзила капитана взглядом.
– Нельзя ли полегче? – холодно сказала она. – Вообще-то, это больничная палата, а не пивной бар.
– Наконец-то я вас застал в спальне! – Крич лучезарно улыбался, не обращая никакого внимания на каменное лицо хозяйки. – Если мальчик подвинется, мы с вами можем немного пообниматься.
– Я слишком занята, – последовал ледяной ответ.
– Ну что? – Капитан присел на кровать. – Суси-пуси, свинка, что за детский сад? Уж если решил поболеть, так болей по-взрослому, как мужчина. В твоем возрасте меньше чем на триппер я был не согласен.
– Капитан, я бы вас попросила не ударяться в воспоминания в присутствии Джерри, – осадила его мать.
– Наш хрящ любви не затронут? – участливо поинтересовался капитан. – Только не пах! Свинка в паху может поставить крест на сексуальной жизни мужчины.
– Спасибо, у Ларри все в порядке, – с достоинством заверила его мать.
– Кстати. Вы слышали про индуску из Кутча, которая держала в паху двух ручных змеек? Эта целка говорила: «Они ворошат мой мех, а меня разбирает смех. Зато мужики почему-то не любят мой мех, как на грех». Ха, ха, ха!
– Ну, знаете! – Мать пришла в ярость. – Хотя бы Джерри постеснялись.
– Захватил на почте твою корреспонденцию, – обратился капитан к больному, игнорируя суровую критику. Он извлек из кармана письма и открытки и швырнул на кровать. – Там появилась такая краля! Она бы завоевала приз лучшего кабачка на моей садовой выставке.
Но Ларри его не слушал. Из доставленной корреспонденции он вытащил открытку, а прочитав, громко расхохотался.
– Что такое, дорогой? – спросила мать.
– Открытка от графа, – ответил он, вытирая слезы.
– Ах, этот. – Мать презрительно фыркнула. – Мне это неинтересно.
– Еще как интересно, – возразил Ларри. – Стоило заболеть, чтобы получить такую открытку. Сразу получшело.
Он прочел ее вслух. Открытку явно написал по просьбе графа кто-то другой со слабоватым знанием английской грамматики, зато человек с воображением.
«Я дойехал до Рима. Лежу в клинике. Здесь главная зараза сфинкс. Поражена вся клиника. Не могу нитак-нисяк. Не сидеть, не кушать. Берегитесь заразиться сфинксом. Граф Россиньоль».
– Бедняга, – без особой убежденности сказала мать, когда все отсмеялись. – Нехорошо смеяться над больным человеком.
– Ты права, – согласился Ларри. – Я ему напишу и поинтересуюсь, что заразнее – греческий сфинкс или французский?
4. Весенняя стихия
Она станет логовом шакальим, жилищем сов.