Сад богов

– Вот как? – сказала Лена безо всякого интереса. – В оперном мире все по-другому. Мы любим делиться своими секретами. Я помню, как Крася Тупти мне сказала: «Лена, я плачу всякий раз, когда слышу твой голос. Больше мне нечему тебя учить. Теперь ты неси этот факел миру».

– Я не имел в виду, что Гарри Гудини был скрытным человеком, – сухо заметил Кралефский. – Еще какой великодушный. Он даже показал мне, как перепиливать женщину пополам.

– Это прелюбопытно – быть разрезанной пополам, – задумчиво проговорила Лена. – Представьте себе, ваша нижняя половина затеяла роман в одной комнате, а верхняя в другой комнате развлекает архиепископа. Забавно!

– Это всего лишь иллюзия, – заметил ей Кралефский, покраснев.

– Как и сама жизнь, – сказала Лена задушевно. – Как и сама жизнь, друг мой.

Возлияния сопровождались радостными звуками. Выстреливали пробки, и шампанское цвета бледной хризантемы с веселым шипением заполняло бокалы. Крепленое красное вино лилось рекой, густое, багряное, как кровь некоего мифического чудища, вихрясь водоворотами розовых пузырьков. Охлажденное белое вино на цыпочках проникало в бокалы, играя на свету то как бриллианты, то как топазы. Узо покоилось в стаканах, прозрачное и невинное, как горное озерцо, пока в него не хлынула талая вода, и вдруг, словно после волшебного трюка, жидкость в стакане взвихривалась, мутнела и превращалась в белое облако цвета лунного камня.

В какой-то момент мы все перешли туда, где нас ожидало пиршество. Королевский дворецкий, хрупкий, как богомол, руководил крестьянками-официантками. Спиро, от сосредоточенности скалясь больше обычного, деловито разделывал ножом бедро кабана и птицу. Кралефского захомутал дородный седой, похожий на моржа полковник Риббиндан, его гигантские усы висели, точно две кулисы над сценой, а голубые навыкате глаза сверлили собеседника, парализуя его.

– Гиппопотам, он же бегемот, является одним из самых крупных четвероногих на Африканском континенте, – разглагольствовал он, словно читал лекцию в аудитории.

– Да-да… фантастическое животное. Поистине чудо природы. – Кралефский озирался, отчаянно надеясь ускользнуть.

– Когда стреляешь в гиппопотама, он же бегемот, – продолжал полковник, не обращая внимания на то, что его прервали, – надо целиться промеж глаз или ушей, чтобы пуля вошла прямо в мозг.

– Да-да, – согласился Кралефский, загипнотизированный этими голубыми выкаченными глазами.

– Бах! – выкрикнул полковник так неожиданно, что его собеседник чуть не выронил тарелку. – Промеж глаз… Кровь! Хруст! Точно в мозг, понятно?

– Да-да. – Кралефский побелел и сглотнул слюну.

– Трах-тарарах! Чтобы кровь фонтаном, – решил расставить точки над «i» полковник.

Кралефский в ужасе зажмурился и поставил на стол тарелку с недоеденной поросятиной.

– После этого он сразу идет на дно, – продолжал полковник. – Буль, буль, буль. А ты сутки выжидаешь. Знаете почему?

– Нет… я… э… – Кралефский судорожно сглатывал.

– Метеоризм, – с довольным видом объяснил полковник. – Непереваренная еда в брюхе. Гниль, газы. Как газы выделятся, он поднимается на поверхность, точно воздушный шар.

– К-как интересно, – слабеющим голосом произнес Кралефский. – Простите, мне нужно…

– Содержимое желудка, забавная штука, – размышлял полковник, игнорируя попытки собеседника улизнуть. – Живот раздувается раза в два. Когда ты его разрезаешь, это похоже на цеппелин с дерьмом.

Кралефский зажал рот носовым платком и озирался с тоской в глазах.

– Другое дело – слон, самое крупное четвероногое в Африке, – продолжил полковник, пробуя на зуб молочного поросенка с хрустящей корочкой. – Вы знали, что пигмеи, разрезав убитого слона, забираются в брюхо и едят сырую кровавую печень… иногда она еще судорожно подрагивает. Забавные они ребята, пигмеи… негры, само собой…

Кралефский с лицом желто-зеленого цвета сбежал-таки на веранду и там, при свете луны, набирал в легкие побольше свежего воздуха.

Но вот доеден молочный поросенок, поблескивают белые косточки ягненка и кабана, грудные клетки цыплят, индюшек и уток лежат, как перевернутые разбитые лодки. Джиджи, по требованию матери попробовав всего понемногу и объявив, что ничего подобного он в своей жизни не едал, сейчас соревновался с Теодором, кто проглотит больше «вкусняшек из Тадж-Махала».

– Восхитительно, – промычал он с набитым ртом. – Просто восхитительно, дорогая миссис Даррелл. Вы кулинарный гений.

– Да уж, – подтвердил Теодор, хрустя очередной вкусняшкой. – Это прекрасно. Что-то подобное выпекают в Македонии… э-э… м-м… с козьим молоком.

– Джиджи, а вы правда сломали ногу левитируя, или как там это называется? – спросила Марго.

– Нет, – с грустью ответил он. – Я бы не возражал ради такого случая. Просто в этом дурацком отеле были только французские окна, высокие, до пола, и никаких балконов.

– Прямо как у нас на Корфу, – отреагировал Лесли.

– И однажды вечером по своей забывчивости я вышел на балкон подышать свежим воздухом, только не было никакого балкона.

– Вы же могли разбиться насмерть, – сказала мать. – Съешьте еще одну вкусняшку.