— Ну и… о тебе. Ты ведь их садила! Все своими руками. Я вчера был в поле: твоя первая полоса — зеленая стена! Пшеница возле нее высокая да густая!..
Они принялись за работу. Бабкин сажал крохотные травянистые кустики. Капа поливала, приговаривая:
— Живите. Всеми корешками цепляйтесь…
Изредка подымая на нее глаза, Вася про себя отмечал: «Вот как переменилась! В школе обкатываются люди, обтираются, словно галька в реке…»
Когда они, закончив посадку, пошли к бригадному дому, он вдруг заговорил о Капином сынишке.
— Давно не видел его. Наверно, большой вырос?
— А какой тебе интерес до моего Вовки, бригадир? — игриво спросила Капа и, расхохотавшись, побежала в сторону земляничной плантации. — Я — к девчонкам…
Вечером они вдвоем перенесли в погреб корзины с ягодами. Работу закончили в темноте. Капа, чуть заметная, остановилась возле Васи, когда он закрывал дверь на замок, и сказала:
— Давай, бригадир, я, по старой памяти, съезжу на базар, — у меня на торговлю рука, сам знаешь, прибыльная! А мне хочется, чтобы у тебя все было хорошо.
— Поезжай. А к вечеру — сюда. Без тебя тоскливо, — шептал Вася.
Он хотел схватить ее и прижать к груди, но Капа увернулась от него, голосок ее прозвучал незнакомо строго:
— Не лапай. Еще затоскуешь! Куда деваться от беды! Ха-ха-ха… — И она исчезла в темноте. — Девчонки! Васька с обнимками лезет!.. Чего вы не окрутили парня? Тихони! Или для меня берегли?..
Бабкин долго стоял на месте, бесцельно повертывая ключ в руках. Лицо у него горело, холодная рубашка липла к спине.
А Капа, уже где-то возле бригадного дома, пела:
Вот и пойми ее, где она — настоящая!
Уехав с ягодами на базар, Капа не вернулась в сад. Вася встревожился: «Неужели проторговалась?..» Но в конторе его успокоили:
— Отчиталась до копеечки. У нее хорошая базарная сноровка! Послать бы еще…
Тут выяснилось, что Капа исчезла из Луговатки.
— Сынишку повидала, и ладно, — объяснила мать. — Пусть поработает на опытной станции: там деньгами платят! И два раза в месяц. А ее дело молодое, охота приодеться…
Бабкин жалел, что Капа исчезла, едва мелькнув в саду. Он подозревал, что этот внезапный отъезд чем-то связан с ее изменившимся отношением к нему, и ему было неприятно.
ГЛАВА ВТОРАЯ
— Трофим Тимофеевич! Вера-а! Где вы?
Векшиной никто не отозвался. Было раннее воскресное утро, и сад выглядел пустым. Идя по аллее, она время от времени останавливалась, слегка приподымала острый подбородок и продолжала звать.
Вера не узнала ее голоса. Думала — Манька-почтальонша привезла телеграмму о Витюшке. Его мать писала, что отправляет сына со своим родственником в экспедицию. Гляден — на их маршруте. По всем расчетам, они должны были приехать еще на прошлой неделе, но где- то задержались. Может, увязли машины в каких-нибудь заболоченных лугах? Может, разбирают после бури лесные завалы на таежной дороге?.. Отец волнуется: здоров ли внучонок?.. Сейчас все будет ясно…
Выбежав из-за деревьев, Вера лицом к лицу столкнулась с гостьей и от неожиданности вскрикнула:
— Ой!.. А я-то думала…
— Вот приехала навестить…
Впервые Вера видела Векшину не в кителе, не в строгом черном жакете, а в легком шелковом платье с короткими рукавами, и она казалась незнакомой. Такой, наверно, бывала только дома, со своими близкими. И голос у нее был мягкий, как бы приглушенный глубоким раздумьем. А в глазах поселилась грусть.
— На вас лица нет!.. Что-то случилось нехорошее? Узнали что-нибудь про… про своих?
— Да… И лучше бы не знать…
Вера взяла Векшину под руку. Они отошли к скамейке, сели. Дарья Николаевна, вздохнув, открыла сумочку, достала папиросу, но тотчас же забыла про нее, тихо пошевелила пальцами, как в раздумье незаметно для себя пошевеливают карандаш.
— Вчера это было, днем…
Во время заседания исполкома раздался телефонный звонок. Векшина приподняла трубку и сразу же опустила на рычаг. Звонок повторился. Она, прикрываясь рукой, тихо сказала:
— Позвоните позже… — И вдруг голос ее дрогнул и оборвался до испуганного полушепота — Что, что?.. Кто вы?..
Незнакомый человек говорил с вокзала. О ней он узнал от своего случайного спутника. А с ее сыном служил в одной роте. И в партизанском отряде были вместе до последнего дня жизни Саши…
Дарья Николаевна левой рукой схватилась за голову, склонившись ниже кромки стола, едва вымолвила в трубку, тяжелую и холодную, как лед:
— Я бы… Я могла бы… приехать. Сейчас…
Сашин сослуживец сказал, что его поезд отходит через пять минут.
Он запишет адрес и все сообщит в письме.
— Где… где это… случилось?
Все затаили дыхание. Наверно, был слышен хрипловатый голос, который рвался из трубки и острой болью колотил в ухо:
— В Белоруссии… Недалеко от Бобруйска…
Положив трубку, Дарья Николаевна медленно провела дрожащей рукой по волосам, словно это могло успокоить ее, и сказала полным голосом:
— Извините меня… Не могла отложить разговора…