Сад теней

— Но, мама, у меня столько вопросов. Мне так… — Она наклонила голову и прикрепила к золотым кудрям несколько ярких незабудок. — Мне так хочется узнать обо всем.

— Коррин…

— Когда мужчина целует тебя, мама, что ты чувствуешь внутри?

— Дорогая…

— Когда он сжимает тебя в объятиях, — она обхватила себя, подпрыгнула и завальсировала среди цветов, — ты чувствуешь, будто земля кружится у тебя под ногами?

Мама, я должна обо всем знать. Я умру с тоски, если проведу остаток своих дней в Фоксворт Холле. Я хочу любить, хочу выйти замуж, я хочу вальсировать каждый вечер. Я хочу уехать в круизы в далекие страны, где женщины не носят блузок, и мужчины бьют в барабаны. О, я знаю: папе это не понравится. Он хочет, чтобы я оставалась маленькой девочкой, но этого не будет. Тебе ведь тоже когда-то этого хотелось, мама. Ты, наверное, тоже хотела встретить мужчину, который носил бы тебя на руках, обещал бы любить тебя всегда, от прикосновений которого к тебе дрожала бы земля. Заставлял ли тебя папа испытывать нечто подобное?

— Твой отец…

— Он такой красивый, держу пари, да, держу пари, — она обняла меня за талию и начала кружить со мной по саду. — Держу пари, ты сходила от него с ума.

Тут я внезапно остановилась и присела на карусель, чтобы перевести дыхание. Неужели Коррин увидела боль в моих глазах? Страсть, к нему? Да, я испытывала страсть — страсть безнадежного ожидания любви. Но что я получила взамен?

Воплощением нашей свадьбы, обещавшей нежный и чудесный союз, стало насилие. Он терзал меня с именем матери на устах. Таким было мое посвящение в любовь. Малькольм так и не полюбил меня.

В глазах Коррин застыло странное выражение ожидания и даже страха.

— Мама, — прошептала она, — обещай мне, что однажды мое сердце завоюет прекрасный юноша, который будет вечно любить меня. Обещай.

Неожиданно глаза ее потемнели, и она нагнулась, словно корчась от боли.

— Женская зрелость приносит с собой не только радости, но и боли, и каждый месяц она будет напоминать тебе о себе. Тебе известно, Коррин, отношения между мужчиной и женщиной гораздо более сложные, чем ты можешь себе представить. Это не только цветы и радуги, хотя мы от всей души этого желаем. Как учили нас поэты, любовь — это роза с острыми, колкими шипами, укрытыми под нежным, чудесным цветком. Некоторые едва замечают их, наслаждаясь чудесным ароматом, другим роза кажется маленьким цветком, который вянет и засыхает, даже не распустившись, и там остается лишь куст шипов, которые словно крошечные иголки вонзаются в твое сердце…

— Мама, боль уже ушла. Я понимаю, что ты знаешь жизнь, а поэтому пытаешься меня уберечь. Но я знаю, что в сердце моем рождается пламя, которое не потушить, яркое и чистое, это — всепоглощающая светлая любовь. И я знаю, что когда она придет, я буду готова встретить ее и сделаю все, чтобы никто не смог отнять ее у меня. О, мама, я понимаю, отношения между тобой и папой далеко не безоблачные. Но ведь это совсем не значит, что так будет со мной?

Я знала, что у нее все будет по-другому, так как это было у Алисии и у Коррин. Как же я ей завидовала и боялась за нее.

— Не правда ли, мама? У меня все будет иначе? Я взглянула на ее лицо, нежно-розовый рот, который вопросительно приоткрылся.

— Разумеется, Коррин, у тебя все будет иначе. Тебя природа наделила всем, о чем только могут мечтать женщины — красотой, нежностью, любящим сердцем.

Я прижала ее к груди, чтобы скрыть слезы, которые выступили у меня на глазах. О, как я желала, чтобы дочь действительно стала моей, и она стала моей. Моей ее сделала моя горячая любовь. Наконец-то, моя любовь дала чудеснейший плод, и наградой мне стал самый очаровательный цветок во всей Виргинии.

— Давай присядем, дорогая. Ты уже позаботилась о себе?

— О, мама, конечно. Миссис Тезеринг дала мне все самое необходимое и, разумеется, ты ведь знаешь, мама, что девочки в школе ни о чем другом и слышать не хотят. О, я так счастлива, что это случилось именно тогда, когда настала пора возвращаться в школу. Я уезжала девочкой, а возвращаюсь женщиной!

Коррин проскакала весь обратный путь к дому, и когда мы поднялись по лестнице, вдруг с ревом на сверкающем черном мотоцикле подкатил Мал. Мы обе застыли с раскрытыми ртами, глядя на его бесшабашную езду. Малькольм всегда запрещал Малу кататься на мотоцикле. Это всегда становилось предметом жарких споров между ними. Малькольм старался привить Малу интерес к бизнесу, но Мал предпочитал сеять «свои сорняки». Я пыталась помешать этому, так как эти машины, честно говоря, пугали и казались такими опасными, но Мал сходил с ума от них, и в конце концов решил взять часть денег из того доверительного фонда, который был по моему настоянию создан Малькольмом, когда родилась Коррин.