Сад теней

Этот черный дым не только закрыл солнце, но и омрачил всю мою дальнейшую жизнь. Мал. Мой первый сын. Моя первая любовь. Мал. Я хотела грызть землю, добраться до центра земли, уничтожить весь мир, чтобы ничего не осталось. Малькольм и Коррин в изумлении смотрели на меня, им тяжело было нести мою печаль, так она была горька.

— Я должна идти к нему, — настойчиво твердила я, вставая на ноги, но Коррин обхватила меня руками, а Малькольм посмотрел на меня таким ледяным взглядом, словно хотел сжечь и испепелить мою душу.

— Слишком поздно, Оливия. Ты упустила своего сына. Мал умер.

Бог дает и Бог призывает к себе.

В тот день, когда мы хоронили Малькольма, казалось, весь мир скорбел вместе с нами. Небо было темным и страшным, вдалеке слышались раскаты грома, как будто Бог воплощал свой приговор, напоминая нам, что он всемогущ и может уничтожить всех смертных муравьишек одним своим выдохом. На похоронах были сотни скорбящих — друзья Мала и Джоэля, подруги Коррин, деловые партнеры и приятели Малькольма. С моей стороны был только один плакальщик — Джон Эмос, мой последний и самый верный родственник, который совершил утомительное длинное путешествие из Коннектикута, как только получил мою телеграмму. Мы поддерживали переписку долгие годы, и на моих глазах Джон Эмос стал проповедником слова Божьего. В тот день он отправлял траурную панихиду по моему любимому и дорогому Малу.

Безгласный крик, что раздирал мою грудь на протяжении трех дней, нельзя было успокоить проникновенными словами Джона Эмоса.

— Наш возлюбленный Мал отошел в лучший мир. Его истинный отец призвал его к себе на грудь в расцвете юности, и отныне эта невинная душа обретет вечный покой. Его Отец воистину затребовал его.

Малькольм посмотрел на меня ледяным взглядом, его блуждающие голубые глаза стремились пробуравить мою черную вуаль. Мы стояли у ската могильной ямы, между нами стояли Коррин и Джоэл. Джоэл ухватился за мою руку, а Коррин держала руку отца. За два долгих дня, что минули со дня ужасной трагедии, Малькольм не произнес ни слова, но я могла понять по его взгляду, что в смерти сына он винит лишь меня, молчаливо упрекая меня в том, что если бы я не ослушалась его и не позволила бы Малу купить мотоцикл, мой дорогой сын остался бы со мной. О, как это было несправедливо, что Мала отняли у меня. Я хотела отрезать себе волосы, вырвать руки и ноги, я умоляла Бога призвать меня и вернуть мне Мала. Мир распался, и всю вину я возлагала на себя. Неужели Малькольм был настолько всемогущ, что мог заручиться помощью Бога, чтобы наказать тех, кто бросил ему вызов? Я пребывала в уединении в своей комнате, Коррин и Джоэл приходили иногда, чтобы утешить меня, хотя они также очень сильно переживали.

Но как я могла утешить их? Мал умер. Мал умер! Мой дорогой и любимый сын умер! И в памяти вдруг всплыла сцена, когда, стоя в детской, он смотрел на меня своими пытливыми глазами, лицо его было вполне серьезно, его осанка была прямая.

— А папа покатает нас на машине? — спросил он. — Он обещал нам.

— Не знаю, Мал. Он часто дает обещания, а потом забывает о них.

— Почему он тогда не записывает их? — спросил мальчик.

У него был логический ум даже тогда, в раннем детстве. И вот он умер.

Когда застучали капли дождя, и раздались раскаты грома, которые все нарастали и усиливались, моего дорогого Мала опустили в могилу и один за другим, Малькольм, я, Джоэл и Коррин подходили, брали горсть земли и бросали ее на гроб сына. Моя темная вуаль скрывала мои слезы, но я настолько ослабла, что едва могла двигаться. Как мне захотелось прыгнуть к нему в могилу, чтобы нас вместе засыпали комьями грязи и заслонили бы от всего окружающего мира. Но мне следовало продолжать жить, оставаться сильной, как приказал мне Джон Эмос, во имя Коррин, Джоэля. Малькольм держался отстраненно даже от Коррин, и она была смущена и сбита с толку. Двое детей, вероятно, спрашивали друг друга, не умерла ли любовь к ним отца вместе с Малом.

Джоэл был, конечно, убит горем больше других. Он почти ничего не говорил, но держался все время возле меня, прислушиваясь к каждому моему слову, наблюдал за каждым моим жестом, словно думал, что в моих силах изменить ход событий и вернуть его брата. Они были так близки друг другу, несмотря на разницу в возрасте и в темпераменте.

Я знала, что Джоэл всецело зависел от Мала и все время глядел ему в рот. Мал был буфером между братом и отцом, которого он все еще панически боялся. Это было нетрудно понять; отец ничего не сказал ему за все это время; ни одного утешительного слова, ни одного ободряющего жеста.

Коррин все это время тоже была предоставлена сама себе, виня себя во всем случившемся, так же как и я, желая повернуть время вспять и воскресить Мала. Именно Джону Эмосу, а не Малькольму, удалось утешить ее, смягчить ее страдания. Из всех Фоксвортов только Малькольм держался особняком, величественный, исполненный собственного достоинства и одинокий в своем горе.