Садовник

Разумеется, ему помогали. Конюх Фернандо принес ему старую теплую куртку и лом, чтобы поддевать и выворачивать из земли особо крупные камни, а Кармен и Хуанита стали отдавать Себастьяну почти все мясо, какое только оставалось от господского стола. Смилостивился и господь. По мере спуска в долину камни стали встречаться намного реже, а земля стала еще мягче. И уже в январе, когда внезапно выпал снег, окрепший садовник с легкостью копал по семь ям в день, и у него еще оставались силы, чтобы обойти свой оставленный без присмотра сад.

Работы здесь по зимнему времени было немного, но он уже мечтал о том времени, когда вернется и довершит начатое, и после недолгого размышления Себастьян принял новое решение.

Чтобы не тратить времени на бесконечные переходы домой и обратно, он выкопал под глинистым обрывом у реки землянку. Перетащил туда соломенный отцовский матрас и подаренное Хуанитой настоящее ватное одеяло и соорудил дощатую лежанку и очаг. И с этого дня копал уже по восемь ям ежедневно.

Он научился прислушиваться к своему телу и перешел на двухразовый, а затем трехразовый, но очень короткий сон. Он стал забирать с кухни объедки не два, а один раз в сутки, и, хотя работать по ночам было сложнее, а еда порой слегка подкисала, он выиграл столько времени, что наступил день, когда он выкопал целых девять ям.

И тогда к нему стала приходить покойная сеньора Долорес.

Она могла прийти когда угодно, даже в минуты короткого отдыха, когда он, мокрый от снега и дождя и до колен покрытый вязкой, липкой и холодной глиной, ненадолго замирал, упершись лбом в деревянный черенок лопаты. А уж когда он заползал в землянку и, надрываясь от постоянного простудного кашля, проваливался в сон, сеньора Долорес царствовала безраздельно.

Она приходила такой, какой он видел ее в последний день, — в белом нижнем белье без кружев, с растрепанными волосами и обрывками черных шелковых сплетенных из платья косичек на запястьях. Что-то говорила, что-то показывала, и хотя он не сумел бы выразить словами то, что узнавал от нее, с каждым новым днем мир вокруг него становился понятнее и проще.

Себастьян вдруг понял, что человек возрождается к новой духовной жизни лишь после того, как попадет в могилу и утратит прежнюю плоть, — точно так же, как семечко прорастает новым побегом лишь после того, как набухнет, а затем бесследно растает в теплой и влажной весенней земле. Таким же семечком чувствовал себя и Себастьян. Только так, благодаря долгой мокрой и холодной зиме, он и может накопить соки, чтобы весной выбросить побег и зацвести. И никто его уже не остановит.

***

Этой зимой падре Теодоро стало окончательно ясно, что сатанинские силы в Испании уже не остановит никто. Реформы прокатились по католической стране, как дорожный каток.

Едва с помощью божией падре удалось к началу декабря 1931 года завершить восстановление храма, как 9-го числа грянула новая беда. Кортесы приняли конституцию страны, и по ней выходило, что католическая церковь отныне не имеет прав ни на что.

Нет, не на всех конституция легла похоронным камнем; в ней смело гарантировались основные права и свободы и равенство граждан перед законом, но что касалось традиционного положения церкви, то здесь дьявол поработал от души. Новые власти отделили католическую церковь от государства, запретили орден иезуитов и предоставили свободу всем культам без разбора, уравняв испанскую Церковь Христову и с мусульманами, и с протестантами, и даже с язычниками.

Хуже того, новоявленные богоборцы, явно не понимая, на что они обрекают свои бессмертные души, громогласно, на весь христианский мир объявили об экспроприации церковных земель и о запрете для церкви приобретать имущество и даже вести простейшие торговые операции.

Но и это было еще не все. Падре Теодоро затруднялся сказать, чем они там в кортесах думали, но по конституции выходило так, что отныне церковь не имеет права заниматься даже образованием! В данном конкретном городе с единственной католической школой на всех это означало, что дети должны просто остаться без образования.

Понятно, что все здоровые католические силы это лишь сплотило, и даже обещанное социалистами перераспределение земель не могло замазать истинного лица новой власти. Нет, конечно же, она пыталась выглядеть прилично и даже уволила генерала Санхурхо, расстрелявшего мирную демонстрацию в Арнедо из артиллерийских орудий, но каждый новый день все больше и больше испанцев искренне просили господа о падении богопротивного режима и восстановлении в Испании благочестия и порядка. Но бог словно отвернулся от испанцев, и, как ни горестно было это осознавать, падре Теодоро чувствовал в этом и свою вину и мог сказать только одно: «Меа culpa» — «Мой грех».