Садовник

Да, после этого жуткого происшествия с красками их с Тересой встречи в парке прекратились, но падре Теодоро и сам понимал: сути происходящего между ними это не меняет. Он любил ее, любил страстно, нежно, всем своим, увы, все еще мужским существом и сам же понимал, что ничем — ни ежесуточной службой в новом храме, ни трудами в католической школе — этот грех перед господом не загладить и связь надо рвать. А вот порвать отношения с Тересой сил-то как раз и не хватало. Едва падре Теодоро увидел Тересу на открытии нового храма, он с ужасом осознал, что не в состоянии отвести от нее глаз.

Он вытерпел месяц, а после Рождества Христова, как бы только для того, чтобы навестить сына садовника, снова появился в доме Эсперанса. Тереса вышла к нему, спустилась по ступенькам, заглянула в глаза, и внутри у падре все оборвалось.

— Пойдемте, святой отец, — скромно опустила глаза Тереса, — я покажу вам, где он работает.

Они взялись за руки, и с замирающими сердцами двинулись через парк, и вскоре вышли на огромную, раскисшую от вечного зимнего дождя равнину.

Далеко впереди, насколько хватало глаз, на оранжевой от выброшенной наверх мокрой глины равнине тянулись идеально ровные ряды круглых ям. А там, у самой реки, еле виднелась маленькая фигурка юного ни в чем не повинного садовника.

— Боже, какой ужас… — тихо произнес падре Теодоро. — Я немедленно иду к полковнику.

— Я уже была, — вытерла Тереса набежавшую слезу. — Но вы же знаете папу. Если он сказал, значит, все.

***

В конце марта Себастьян работу закончил, и поначалу старый полковник, уже с октября не заглядывавший в корзину и на все мольбы о снисхождении лишь раздраженно фыркавший, ему не поверил. Не видевший проворовавшегося сироту с осени, он даже не сразу понял, кто этот немой, оборванный, грязный парень и зачем он стоит у лестницы на террасу. Но потом пригляделся и вздрогнул.

— Что тебе?

Себастьян показал рукой в сторону невидимого отсюда изрытого ямами огромного поля и развел руками.

— Что, не справляешься? Пощады запросил?.. — язвительно улыбнулся сеньор Эсперанса.

— Ус-со, — с натугой процедил сквозь губы Себастьян.

— Все? — полковник был озадачен. — Что значит все? Сколько уже вырыл?

Себастьян вразвалку побежал за корзиной, принес и протянул полковнику. Тот осторожно заглянул внутрь, и его брови недоуменно поползли вверх.

— Ты хочешь сказать, что столько уже сделал?

Себастьян кивнул.

Полковник сжал губы и сурово покачал головой.

— Ладно. Хочешь, чтобы я тебя не только красть, но и врать отучил? Так я отучу!

Шаркая по полу и подволакивая ногу, он побрел в дом за плащом, и Себастьян с болью осознал, как сильно сдал за эту зиму его господин. Он дождался возвращения сеньора Эсперанса, повел его хорошо протоптанной тропой через сад и вскоре показал рукой на внезапно открывшееся пространство.

Полковник Эсперанса замер. Более всего некогда гладкая равнина напоминала район боевых действий. И если бы не идеальная симметричность идущих до самого горизонта рядов, можно было бы подумать, что здесь окапывался пехотный корпус.

— Бог мой!

Себастьян впился глазами в меняющееся лицо полковника. Он видел все: суровую непреклонность, удивление, короткий испуг, смятение, стыд, страх того, что эти смятение и стыд станут заметны, еле заметный отблеск невольного восхищения, мгновенно вспыхнувшее недоверие, и вдруг подумал, что лучше всего на могиле сеньора Эсперанса смотрелось бы какое-нибудь благородное дерево, к примеру, лавр или дуб, в обрамлении каких-нибудь нежных и капризных цветов. Пожалуй, он сумел бы подобрать для могилы полковника нужную цветовую гамму…

— Ну, что ж… — прокашлявшись и снова обретя прежний неприступный вид, проговорил сеньор Эсперанса. — Значит, завтра же и начнем.

***

Вскоре началось непонятное. Уже дня через три из окрестных деревень, из Сарагосы, отовсюду в новую часть сада начали завозить павшую скотину, большей частью овец. Насквозь провонявшие дерьмом и дохлятиной мужики на таких же невыносимо провонявших телегах привозили и привозили свой странный товар и сами скидывали его в подготовленные ямы. Себастьян попытался выяснить зачем, и в конце концов один из мужиков снизошел до общения на пальцах и рассказал, что так делают немцы и, как говорят, после этого деревья поднимаются мощно и дружно.

Себастьян задумался. В этом была своя логика. Правда, он тут же начал размышлять о дальнейшей судьбе овечьих душ, но вспомнил, что бог агнцев любит, и подумал, что, пожалуй, в раю они лишними не станут.

Затем поверх дохлых животных начали насыпать привезенную из низовьев реки хорошую черную землю, но из-за дороговизны транспортировки сыпали ее в ямы понемногу. А потом повезли саженцы.

Это было обычное оливковое дерево, и когда Себастьян впервые увидел, чем собирается засадить огромное поле старый сеньор Эсперанса, он испытал глубокое разочарование. И только непререкаемость господской воли заставила его смириться и принять все, как есть. А кроме того, поскольку посадкой занимались батраки, его функции свелись к периодическому наблюдению, и Себастьян впервые за всю зиму сумел вернуться в свой сад.