Садовник и плотник

Как мы принимаем рациональное решение? Классический ответ заключается в том, что мы пытаемся представить себе, к какому результату может привести каждое из возможных решений. Затем мы взвешиваем, во что нам обойдется каждый вариант и какова вероятность того, что он приведет к желаемому результату. И в конце концов выбираем вариант, который, как выразились бы экономисты, сулит нам наибольшие “дивиденды”. Перевешивает ли сияние младенческой улыбки все наши бессонные ночи? В современном мире считается, что мы можем решить, иметь ли детей, в зависимости от наших представлений о том, каково это – растить ребенка.

Однако Лори Пол считает, что здесь нас подстерегает ловушка. Проблема в том, что совершенно невозможно по-настоящему узнать, каково это – иметь ребенка, пока у вас его нет. Да, кое-какое представление можно получить, наблюдая за чужими детьми. Но ошеломляющее и всеобъемлющее чувство любви, которое вы испытываете к данному конкретному ребенку, – это нечто такое, что невозможно почувствовать заранее. Вполне возможно, что дети вообще вам не очень-то и нравятся, но при этом окажется, что собственного ребенка вы любите больше всего на свете. Разумеется, и тяжелейший груз ответственности, которая у вас появится, вы тоже не могли заранее вообразить, примерить и ощутить. Именно поэтому решение завести ребенка невозможно принять рационально.

Думаю, что проблема тут на самом деле еще более серьезная. Рациональное принятие решений предполагает, что человек, который делает тот или иной выбор, и до принятия решения, и после этого остается одной и той же личностью. Если я сейчас пытаюсь решить, купить ли груши или персики, то могу достаточно уверенно утверждать, что если я сейчас предпочту персики, то это же самое “я” отдаст им предпочтение и после покупки. Однако как быть, если само по себе принятие решения превращает меня в другую личность с другой системой ценностей?

Появление у вас ребенка становится опытом моральной трансформации – отчасти из-за того факта, что благополучие вашего ребенка в самом деле становится для вас более важным, чем ваше собственное. Возможно, когда родители говорят, что “готовы отдать жизнь за ребенка”, это звучит немного мелодраматично, однако именно это каждый родитель и проделывает постоянно, и в большом, и в малом.

С того момента, как я посвящаю себя ребенку, я буквально превращаюсь в другого человека, перестаю быть прежней. Мое “эго” расширяется и теперь включает в себя другого человека несмотря на то – точнее, именно благодаря тому, – что этот другой человек – существо совершенно беспомощное и неспособное ответить вам тем же. И даже несмотря на то – точнее, именно благодаря тому, – что желания и цели этого существа могут быть совершенно отличными от моих. Это и есть основа парадокса зависимости и независимости.

Человек, которым я была до того, как у меня появились дети, вынужден был принимать решения за того человека, которым я стала впоследствии. Если у меня появятся дети, то велика вероятность того, что мое будущее “я” будет беспокоиться о них больше, чем о чем-либо еще, включая собственное счастье, и что это мое будущее “я” не сможет даже представить жизни без детей. И разумеется, если у меня не

 появятся дети, то мое будущее “я” будет иной личностью, с другими интересами и ценностями. Итак, решение, заводить ли ребенка, – это не просто решение о том, чего мне хочется сейчас. Это решение о том, кем я собираюсь стать в будущем.

Картина фундаментально несоизмеримых ценностей, нарисованная Берлином, предлагает нам лучший способ думать о решении не иметь детей – как и о решении иметь их. И с утилитаристской, и с кантианской точки зрения вы могли оправдать свое решение не иметь детей, только если бы сумели каким-то образом доказать, что забота о детях не является такой уж большой ценностью. Если бы воспитание детей и правда делало каждого родителя лучше или в самом деле представляло собой некий моральный императив, то решение не иметь детей считалось бы эгоистичным и неправильным. И в самом деле, многие люди, решившие не заводить детей, иногда выражают своего рода скепсис или даже открытое неприятие идеи о том, что забота о детях вообще имеет ценность. Такие термины, как “чайлдфри” (childfree), то есть “свободный от детей”, как бы намекают, что забота о детях – это форма подавления человека и ограничения его возможностей.

Но то, что Берлин называет трагедией, может служить и утешением. Есть много способов придать жизни смысл и важное человеческое измерение, однако невозможно использовать сразу все эти способы. Тот, кто решил не иметь детей, может считать для себя более важными иные ценности – не отвергая при этом ценность воспитания детей. Вирджиния Вулф, которая выбрала добровольную бездетность, мудро заметила: “Никогда не делайте вид, будто нечто, чего у вас нет, просто не стоит того, чтобы его иметь”[263].