Сады

— Что ты? Зачем такое?

— А то, что жизни мне всё равно нет на старости.

Я промолчал, догадываясь, что́ тяготит его. Сам он во всём виноват.

— Сам же я и виноват. — Он словно подслушал мою мысль. — Не так, выходит, жил. Озлобился. На сына, на невестку... Ты нашего Конотопа помнишь?

Я кивнул.

— Фантазёр большой был. Буква — колосок, много букв — нива. Помнишь? Одна буква — буква, две буквы — слово. Держись сло́ва, в слове буква крепче. Слово ни ветра, ни зноя, ни стужи, ни дождя не боится. Смерти не боится. Ты помер, а слово — осталось. В оккупацию не стало Конотопа...

— Знаю. Он — хороший пример, как жить надо.

— Он — да, — подтвердил Шевчук. И без видимой связи продолжал: — А мне худо. Не ценил того, что было. Внуки, знаешь, что́ это?

— Я-то знаю.

— Ну вот. Две внучки, как козочки. У одной бантик и у другой. Одна постарше — голосистая, всё поёт, всё поёт. Я же в стенку стучу как заведёт. Надо же. Злобствовал, выходит, на детей. А она: «Пусть всегда будет солнце. Пусть всегда будет мама». Вот один живу...

Я кивал головой. Утешать его не мог. Мы уже стояли там, где надлежит думать об усопшем.

Видел я и Степана, сына Шевчука. Он не подходил к отцу; видно, обида ещё не прошла и вряд ли когда-нибудь пройдёт.

Но тут уж я не мог стерпеть. Подошёл к Степану и спросил:

— Как у тебя с отцом, Степан?

— Никак.

— То есть?

— Ни он к нам, ни мы к нему.

— Не дело это.

— Насолил он мне, вспоминать тошно.

— Всё же отец. Ему трудно одному.

— Пусть бы не мучил. Жили бы вместе...

— Надо забывать старые обиды. Сходи к нему.

— Не пойду.

— Нельзя быть бессердечным.

— Он мне чуть семью не развалил. Вы же знаете.

— Знаю. И всё-таки побывай у него. И не медли, слышишь? Ожесточился твой папаша, мы ему, типографские, правду в глаза сказали. А теперь — отошёл душой, оттаял.

Звуки похоронного марша сливались с причитаниями жены. А ведь говорят, надо жить, умирать и хоронить тихо. Только рождаешься с криком — и то неосознанным.

Степан, кажется, понял меня.

— Ладно, Анатолий Андреевич.

Когда всё было закончено и мы покидали холмик, я увидел зятя. Он стоял у зелёной «Волги», невозмутимо покуривая сигарету, и взглядом приглашал меня в машину. Я прошагал мимо автобуса, мимо такси, мимо товарищей, мимо начальников и распорядителей, и один бог знает, что делалось в моей душе. За мной приехала машина!

— Как ты здесь, Николай? — спросил я. — За кем приехал?

— Садитесь.

— Надо бы помянуть друга.

— Вам нельзя.

Коротко и ясно. Нельзя. Он всегда всё знает — что́ можно, чего нельзя.

Хорошо мне стало, вижу — забота.

Привёз меня домой. Клавдия ласково:

— Не очень устал? Садись к столу, поешь. Коля тебя от поминок уберёг. Устал? Ещё бы, весь день на ногах!..

В самом деле, потрудился я изрядно. Особенно ныло плечо: я оказался повыше тех, кто вместе со мной нёс гроб.

— Приляг отдохни, голубчик.

Понял: слишком близко снаряд разорвался, они и встревожились. Романюк-то помоложе.

— Ничего со мной не случится, — говорю. — Зря Николай беспокоился. Я ещё парень-гвоздь.

А самому плакать хочется.

2

Вот когда я понял, кто такой немногословный Николай. Конечно, деляги и среди таких имеются...

Вообще сорокалетние наши — жестковатые парни. Но от дела не бегут. С утра до ночи — экономика, текучесть кадров, нехватка материалов, трест, выговор, форма два, сметы, перерасход, главк, выговор, перспективный план, переброска, срочный объект, распыление, консервация, партийно-хозяйственный актив, отчёт, баланс, фонды, министерство, выговор, сводка, авария, рапорт, пусковой период. Киев, Москва, орден, план, экономия...

Я говорю Николаю:

— Лида жаловалась, что видит тебя раз в неделю.

— Давеча оперативка. Тут плановые объекты, за которые — голова долой, а ещё в дополнение школу надо закончить к учебному году, кровь из носу. Вне титула работ — памятник учёному. А вокруг памятника — чтоб пейзаж был достойный, не заскучать бы монументу. Горсовет набережную курирует — без единого солдата, а города бери. Набережная тоже нужна, как-никак лицо города, и я патриот, и мне хочется, чтобы речке удобно, а человеку красиво. Не выговоров боюсь — совесть подгоняет...

Вот такая карусель у Николая. В отпуск не пошёл — лето, зной, а надо «нажимать», поскольку масштаб новый, дело надо сделать и себя показать. Каждое утро зелёная «Волга» подкатывает, домой привозит затемно...

— Ты бы хоть в сад ко мне съездил, — как-то говорю ему. — Хоть бы в речке искупался, отдохнул...

Сигаретой попыхивает, мотает головой.

— Главный объект сдам, тогда — передышка.