Сафари

— Не в каком-нибудь, а в Московском Государственном Университете! — уязвлено буркнул Федотов. — Знаете, как звучит тема моей кандидатской? "Проблема смерти и ее место в философской науке". Я вам больше скажу, абсолютно каждый философ на том или ином этапе жизненного пути этим вопросом задавался. Судите сами — Шопенгауэр с теорией палингенезии, Шрёдингер, Полосухин — и это только двадцатый век. А еще раньше Энгельс, до него Танглю и Биша. Наука целая смерти посвящена — танатология. Про религии вообще молчу, абсолютно во всех уделяется много внимания этому феномену. А ясности до сих пор нет. Увлекла меня эта тема несказанно. Три года убил, диссер накатал, защитил успешно. А сразу после защиты осознал вдруг, что, в сущности, абсолютно ничего нового не сказал. Повторил путь множества философов, и безрезультатно. Задумался я глубоко, и понял одну простую вещь — все они изучали смерть со стороны. И хоть говорится, что умный человек на чужих ошибках учится, в данном конкретном случае этот подход абсолютно неверен. Отсюда вывод — необходимо изменить методику исследования. Бессмысленно наблюдать за смертью других существ, нужно прочувствовать этот процесс на собственной шкуре. Так я оказался в армии. Отец долго отговаривал, но, в конце концов, понял меня и препятствовать не стал. Пока что мой подход работает. Материала накопил на добрую докторскую, но чего-то все равно не хватает. А тут еще напасть — без адреналина и жизнь не в кайф стала. Все обещаю, как контракт закончится, уволиться. Но, чувствую, не получится.

— Что, Марк, опять старые песни? — подначил я для затравки. — Ты в адреналинового наркомана окончательно превратился, какая, на фиг, философия? В Академию тебе надо, на военного психолога учиться. Цены тебе тогда не будет, разведка с руками оторвет.

— Да скажете тоже, товарищ капитан-лейтенант! — отмахнулся Федотов. — Не интересно мне это. Вот почему я из действующего отряда не ухожу? Сами же чуть ли не силком в Академию проталкивали, Борщевский вообще весь мозг выел. А все потому, что нечего мне там делать. Меня интересует состояние человека и особенно его разума в момент соприкосновения с реальной опасностью, когда он от смерти на волосок. Сколько раз уж с ней в жмурки играл, и каждый раз как в первый. Не могу никак самое главное прочувствовать. Ведь вроде бы все ясно, но чего-то не хватает. Самого главного. Истины. Чую, самураи не зря к смерти всю жизнь готовились. Но у них все на уровне чувств, а не разума. Тем буддизм и прочие дальневосточные религии меня и не устраивают — там все просто, любое состояние воспринимается как данность. А я так не могу, мне нужно рациональное объяснение. Так что служить мне еще как медному котелку.

— Реально будешь с огнем играть, пока не познаешь жизнь через смерть? — поразился Литке. — Блин, хорошо, что я не философ. Мне такие выкрутасы вообще по барабану. Я просто научился радоваться каждому прожитому мигу. Вот и все. Смерти не боюсь, но и навстречу не очень тороплюсь. А вы как, товарищ капитан-лейтенант?

— Знаешь, Ваня, — задумчиво покачал я головой, — ты только что в двух словах весь кодекс Бусидо изложил. Но я так не могу. Просто радоваться жизни мне мало. Есть такая вещь, как воинский долг. И его надо исполнять. О смерти думать некогда. Моя философия очень проста — есть задание, и его нужно выполнить. Смерть — досадная помеха, мешающая данному процессу, поэтому ее надо всячески избегать, пока есть для этого хоть малейшая возможность. Долг превыше всего, и для настоящего офицера это главный жизненный императив. А всю эту заумь со смыслом существования, который не познаешь без познания смерти, оставляю Федотову. Пусть мозгами работает, глядишь, и напишет докторскую. Но и тут есть нюанс — смерть Марка может помешать выполнению задания, а значит, его заскоки не должны быть помехой в деле. Потому и дрючу его периодически безжалостно за склонность к излишнему риску.

— Товарищ капитан-лейтенант! — взвился Федотов. — Опять вы за свое!

— Ша, короче! — разозлился я. — Нашел, о чем спорить перед самым рейдом. Хорошо, Кыся рядом нет, он бы тебе сейчас все по полочкам разложил относительно дурных примет. Сменили тему.

— Есть, — нехотя буркнул сержант, всем своим видом давая понять, что я отменно не прав.

— Не поймите меня превратно, товарищ капитан-лейтенант, — зашел издалека несколько смущенный моей отповедью мичман, — но Марк затронул очень интересную тему. Про самураев, в частности. Я раскопал кое-какие методики и последний год пытаюсь осваивать восточные психотехники, медитацию, например. И знаете, мое мироощущение начинает понемногу изменяться.