Сафари на невесту

Пусть только не говорит снова своё коронное «Нет. Я не буду с вами спать!» Она может, я знаю. Смешная, робкая и непробиваемая. Такие нежными лепестками асфальт прошибают… и это я ещё не всё в ней изучил.

Я забыл, как дышать, ожидая её реакции. Ни одному супер-боту не просчитать, что там происходит сейчас, за её тёмными зрачками. В них отражался свет лампы. Только бликом, а в глубине – неизвестность! Катя облизнула губы. У меня пересохло во рту.

Саспенс в полсекунды лишил меня трёх лет жизни. Издали вновь послышался истеричный лай болонки, ухнула ночная птица, словно летела на неё с раскрытыми когтями, чтобы утащить в логово. И моя жизнь может разделиться на «до» и «после». Матчпойнт, как в теннисе, – один неудачный бросок, и всё. В данном случае нужно было слово, – вспомнилось, что говорила мама про женщин, что им важно говорить и слышать. Никогда не считал это разумным, но тут вдруг самому захотелось сказать:

– Прости меня, Катя! Я тебя обидел. Но не хотел. Я на самом деле люблю тебя! Потому и приехал. За тобой.

Стук сердца по ушам. Раз, два, три… Выдох.

И Ромашка заулыбалась, смущённая, счастливая. Ещё крепче прижалась ко мне, доверяя себя полностью:

– Я не сержусь совсем, Андрюша. Ты меня тоже прости… Я всё так близко к сердцу принимаю. Но знаешь, я тоже… тоже тебя люблю!

С плеч упал воз булыжников. Снова можно дышать!

Она поймала ладонями мою руку, поцеловала. Сколько же в ней нежности! Да я б за этим и на Джомолунгму полез, что мне тот балкон?

– Катя, Катюша, Ромашка, – пробормотал я пылко.

Я больше не мог ждать. Хотел ощутить себя в ней, прорасти, впитать её всю, пропитаться ею. Глянул в полумрак, едва освещённый торшером, и мигом определил вход в спальню. Там белела постель. Я подхватил Катю на руки.

– Идём.

– Ты устал…

– Нет.

– Опусти, я сама…

– Нет.

– Теперь твоя очередь говорить «нет»? – тихо рассмеялась она.

– Н-не… Да, – расплылся в улыбке я и дурной, опьянённый, понёс Ромашку на кровать. Уложил, целуя всю. Она приподнялась и сняла ночную рубашку. Я дёрнул ремень на брюках, словно если не сейчас, то никогда…

В голове фоном пронеслось: они все, гады, хотели, чтобы никогда! Но не со мной! И не с ней! У них ничего не выйдет! Потому что мы не отдельно, мы – это мы! Кровь кипела во мне, электричество сворачивалось тугим жгутом. Катя была моим центром вселенной, и всё остальное не важно. Кто им дал право сомневаться?

– Ты моя жена! – прошептал я в порыве страсти, точно зная, что иначе быть не может.

Развёл её ноги. Катя, податливая, плавная, приподнялась навстречу, повторяя нежности и проводя пальцами по моим оголённым бёдрам. И я опять проговорил с напором, проникая в её тепло и теряя в нём остатки разума:

– Моя жена!

И когда сумасшествие достигло пика, и, наконец, после безумной разрядки пришло расслабление, я лёг рядом, обнял её, трогательную и размякшую, белую, гладкую, как царевна-лебедь, и проговорил снова для закрепления:

– Ты – моя жена, Катя… только моя…

– Да, твоя. Пусть и не по паспорту… – вздохнула она.

– Это мы исправим. И ждать ничего не будем больше. Я знаю, как, – выдохнул я. – Я решил. Чтобы больше ни одна сволочь…

– Как это хорошо! – ответила певуче Катя.

– Хорошо, – отозвался я, счастливый до невозможности. С полным ощущением, что я дома. Потому что дом там, где она!

В воздухе подозрительно пахло розами…

22

Я была счастлива без оговорок, без пометок на полях, без «если бы» и «вдруг». Андрей, мой пылкий, страстный, нежный царевич, лежал рядом со мной и называл меня женой! Я растворялась от его прикосновений, и мне хотелось смеяться, плакать, стонать, кричать, петь! Я воздержалась только от пения – не хотелось бы, чтобы в самый яркий момент вдруг лопнули стекла… Всё-таки горы, хоть и май, прохладно.

И, наконец, мы успокоились, хотя казалось, это не наступит – так мало нам было друг друга, так неистова была жажда пить, трогать, чувствовать после разлуки. Как никогда! И вот я, совершенно растекшаяся и зацелованная, положила голову ему на плечо, провела рукой по груди, ощущая кончиками пальцев блаженство. Оно было в каждом сантиметре его кожи. Весь он – счастье! Подумалось о том, что любые препятствия нам не помеха – даже его суровый отец-деспот, даже моя прекрасная новая бабушка, дядя Уго и все-все-все. Мы взрослые люди, и никто нам не указ. И, улыбаясь, я начала цитировать любимого Шекспира, немного переиначивая на нас:

– «Ты б был собой, не будучи Гринальди.Что есть Гринальди? Разве так зовутЛицо и плечи, ноги, грудь и руки? – я целовала его, перечисляя. –Неужто больше нет других имен?Что значит имя? Роза пахнет розой,Хоть розой назови ее, хоть нет…[7]»

– Только пахнет ими так, аж голова кружится, – хмыкнул Андрей. – В Грузии всё с перебором. Это ароматизатор такой в номере?