Сагарис. Путь к трону

— Но часть из них вырвалась из западни. Как случилось, что твои люди не смогли их догнать?

Биарта невольно смешался. Ему не хотелось рассказывать римлянину, что его фракийцы не справились с заданием. Погоню за амазонками он конечно же снарядил, да вот только длилась она недолго. Воительницы и не думали далеко убегать. Они устроили засаду и меткими выстрелами из луков сшибли на землю почти половину отряда, который их преследовал. Остальные фракийцы не стали испытывать судьбу и, подобрав раненых товарищей, поспешили присоединиться к спире — от греха подальше.

— Эти фурии хорошо знают местность... — буркнул Биарта. — Они буквально растворились в степи.

— А твои следопыты на что?

— Я решил не рисковать! — дерзко ответил трибун и соврал: — У меня были сведения, что неподалёку находится ещё один отряд амазонок. Они могли прийти преследуемым на подмогу.

— Что ж, разумно. Но коль пленница-амазонка у тебя одна, оставь её для Плавтия Сильвана. Он просто мечтает познакомиться с этими бешеными бабами. А начальству отказывать негоже.

— Ты знаешь, чей панцирь был на ней? Декуриона Секста Тиберия! Именно она его убила! Это её военный трофей. А уж с Тиберием я съел пуд соли. Он был моим другом. И потом, он ведь и твой боевой товарищ!

— Ты хочешь, чтобы я по личным мотивам нарушил приказ легата? Да в своём ли ты уме, Биарта?! Тогда ответь мне: почему, когда амазонка была в твоей полной власти, ты сам не распорядился её жизнью?

Биарта смешался. Конечно, у него были такие мысли, но он знал, что с римлянами шутки плохи. Так и самому недолго очутиться в опале; это в лучшем случае. А в худшем — подвергнуться очень серьёзному телесному наказанию и, самое главное, запятнать себя позором, когда все пути к вершинам власти будут закрыты.

Воинская дисциплина в римских войсках поддерживалась не столько осознанием каждым воином своего гражданского долга, сколько возможностью лечь под розги ликторов[40]. Особые проступки наказывались более жестоко — вплоть до применения смертной казни. Центурион имел право назначать лишь телесные кары, а решение казнить провинившегося воина могли принять только консул или диктатор.

Римляне большое значение придавали сознательной дисциплине. Перед сражением полководцы обращались к воинам с речью, в которой напоминали о долге перед Римом, объясняли стратегию сражения и ободряли бойцов. Каждый из воинов знал, что захваченные в бою земли будут справедливо разделены: одна часть поступит на продажу, вторая — государству, а третья часть предназначалась неимущим людям. Часто земли и значительные денежные средства передавались воинам, уходившим в отставку.

Участвуя в сражениях, римские солдаты приобретали ценный военный опыт и получали признание в обществе, что впоследствии способствовало занятию более высокого государственного поста. Жесточайшими были кары для целых подразделений, которые проявляли трусость в бою. В таких случаях казнили либо каждого десятого, либо каждого двадцатого, либо каждого сотого. А дезертир, перешедший на сторону врага и участвующий в грабеже своей страны, подлежал сожжению заживо. Лишиться жизни можно было и за менее значительные проступки: потерю оружия, оставление караула, ложное свидетельство, трусость, воровство. Но, несмотря на жёсткие меры по поддержанию дисциплины, воины прекрасно понимали свою необходимость и незаменимость, поэтому командному составу приходилось смещать акценты с физических воздействий в сторону психологических. Провинившиеся части ставили в унизительное положение, делая их предметом насмешек всей армии: заставляли надевать женскую одежду, лишали знамени, размещали на привалах рядом с пленными или животными.

К командному составу применялась такая мера воздействия, как порочащая отставка или перевод на нижестоящую должность, либо перевод в худшее подразделение, а также понижение в звании. Применялись и другие суровые взыскания: выговоры, направление на тяжёлые работы, уменьшение жалованья, телесные наказания, лишение прав римского гражданина... Но всё равно состояние дисциплины в легионах оставляло желать лучшего, и Биарта это отлично знал.

Командиры присваивали себе провиант, денежные средства, обмундирование, заставляли простых воинов работать на себя. Это вызывало ответную реакцию легионеров: они грабили гражданское население, занимались поборами и вымогательством. Эти нарушения в последнее время приобрели такой размах, что император своим указом грозил телесными наказаниями в отношении и простых воинов, и командиров.

Но Нерон находится в Риме, а Плавтий Сильван — в Мёзии, и поведение Гая Фульвия для Биарты было непонятным. При всей своей заносчивости римляне старались не конфликтовать с фракийцами. И центурион вполне мог бы потрафить чувствам Биарты, тем более что мать сражённого амазонкой декуриона была родом из Фракии.

Мог бы, но не захотел. Причина этому была вполне прозаической. Прощаясь, Плавтий Сильван сказал:

— Возьми в плен хотя бы одну амазонку! Получишь за неё лично от меня сто тысяч сестерциев[41].