Невидимые в высокой траве, лучшие стрелки фракийской спиры ползли как змеи, совершенно неслышно. Не шевельнулась ни одна травинка, не затрещал сухостой, настолько осторожно и медленно продвигались вперёд опытные воины. Лазутчики выяснили расположение постов, и теперь дело оставалось за малым — бесшумно снять утомлённых бессонной ночью дев-воительниц. Они всё ещё пребывали в состоянии эйфории от удачного набега, поэтому их бдительность была ослаблена.
Эпоха римского владычества над фракийцами наступила с того момента, когда римляне взяли в плен вождя фракийского племени медов Спартака, впоследствии возглавившего восстание рабов в Италии. Но власть Рима на землях фракийцев утверждалась с трудом. Борьба то затухала, то разгоралась снова. Фракийцы то признавали власть Рима, то отвергали её. После восстания 44 года фракийское царство было превращено в подчинённую Риму провинцию Мёзия.
Римляне уделяли Мёзии особое внимание. Там стояло множество римских легионов, устраивались поселения ветеранов, наделяемых землёй и обладавших налоговыми льготами. В императорских салтусах (имениях) особенно процветали коневодство и овцеводство. Власти поощряли занятие виноградарством. Активно велась добыча меди, железа, золота, серебра. Рудники были собственностью государства. Здесь широко использовался труд рабов. В Мёзии было сосредоточено более трети оружейного производства империи. Фракийская знать, на которую опирались римские власти, получила права римского гражданства. «Варваров», попавших в плен, селили в Мёзии на положении полузависимых крестьян, обязанных платить налоги и нести воинскую службу; их продавали и наследовали вместе с землёй. Поэтому многие мужчины-фракийцы с удовольствием шли на императорскую службу, так как лишь в составе легионов они чувствовали себя свободными. К тому же им предоставлялись все льготы, положенные ветеранам.
Конная фракийская спира, которой командовал Биарта, была особым подразделением римской армии[36]
. В ней служили лучшие из лучших, в основном охотники и следопыты, превосходные стрелки. Спира всегда шла впереди легионов, бесшумно снимая передовые охранения врага. Плавтий Сильван был уверен, что Биарта со своими воинами справится с трудной задачей. Несмотря на то, что спира требовалась в другом месте, легат рискнул посвоевольничать. Победителей не судят...Сагарис почему-то не спалось. Она долго ворочалась, пока не пришёл к ней сон, полный кошмарных сновидений, и проснулась на исходе ночи с тревожным чувством. Утром ей предстояло сменить одну из воительниц, стороживших покой своих подруг, и девушка, чтобы избавиться от дурных мыслей, роившихся в голове, как навозные мухи, принялась неторопливо облачаться в доспехи.
Обычно в походе защитное снаряжение хранилось в саквах, но панцирь поверженного ею римского легионера был настолько хорош, словно сделан по её мерке, что Сагарис не смогла отказать себе в удовольствии снова ощутить на своих плечах его тяжесть. Кроме панциря ей достались ещё и поножи с украшением в виде позолоченных крылышек, и девушка невольно залюбовалась своими стройными ногами.
От созерцания её отвлёк какой-то посторонний шум. Сагарис, обладавшей великолепным зрением и слухом, послышался отдалённый вскрик. Она вскочила и начала прислушиваться. Но в балке царили покой и умиротворение, лишь пофыркивали лошади и раздавался тихий храп одной из немолодых воительниц.
Сагарис скосила глаза и увидела, что на неё вопросительно смотрит Тавас. Предводительница расмы обладала чутким сном; она вообще могла не спать сутками при надобности. Похоже, ночной покой ей тоже не задался.
— Что случилось? — шёпотом спросила Тавас.
— Мне кажется... — начала Сагарис и запнулась, но затем всё-таки продолжила: — Что-то не так! Я слышала какие-то подозрительные звуки...
— Звуки? — Тавас мигом оказалась на ногах. — Буди остальных! Только тихо!
Тревога распространилась среди воительниц, как пожар. Привычные к подобным ситуациям, они облачались в защитное снаряжение с завидной сноровкой и неимоверной быстротой. Но всё равно не успели. На лагерь с диким рёвом обрушилась фракийская спира.
Сагарис успела вскочить на Атара и обрушила свой знаменитый топор на голову фракийца, который вихрем налетел на неё, держа на отлёте махайру, — чтобы снести воительнице голову одним ударом. Он уже уверовал в лёгкую победу, но никак не мог предположить, настолько быстра реакция юной амазонки, поэтому пренебрёг защитой. Свой щит-пельту[37]
фракиец забросил за спину, чтобы не мешал сражаться. К тому же он не ждал отпора от застигнутых врасплох амазонок.Справившись с первым легионером, рассвирепевшая Сагарис бросила коня в самую гущу схватки. А она получилась жестокой и кровопролитной.
Биарта мог быть доволен своими стрелками, которые практически бесшумно сняли ночную стражу амазонок. Но внезапного нападения на сонных воительниц у спиры не получилось. Почти все амазонки успели надеть защитное снаряжение, а часть из них даже села на коней.