Сахарная кукла

Лизель говорила, что когда мужик возвращается, такое желание ощущают все. И все они поступают, как идиотки: заставляют мужчину ползать, вымаливать и просить. Доказывать им очевидное: как он ошибался, когда оставил тебя.

Такое поведение в самом деле имеет смысл: переступив себя один раз, мужчина может какое-то время ползать и унижаться. Женщины называют это «ухаживать» и еще дебильнее – «добиваться». На самом деле это все чистый цирк, дрессировка. Проба кнута и пряника.

Только полная дура может рассчитывать на долгий успех в делах, если заставляет мужчину ползать в начале. Потому что потом, когда он поймет, что все твои дырочки вместе взятые – просто дырочки и никакой не пропуск в нирвану, он вспоминает все свои унижения и тогда… унижается и ползает уже женщина. Потому что все мы устроены одинаково: не можем взять и так запросто отпустить того, кого разок пустили в свою «сокровищницу». А в наше время таких «сокровищниц» пруд пруди. Стоят открытые нараспашку, пытаются заманить в себя хоть кого-нибудь.

– Он уже сам все понял, раз он пришел, – сказала она тогда. – И, если ты его по-прежнему хочешь, обрадуйся и прими. Поверь мне: пряник мальчики любят больше, чем кнут.

– Пойдем в твою бывшую комнату? – прошептала я, подняв лицо к его уху.

На этот раз шаги пропустил Филипп. На его лице отразился весь спектр чувств: недоверие, осознание, удивление, приятие.

– Боже! – он с облегчением рассмеялся и сделал шаг ближе. – Да, нет конечно! Слишком много людей, чтоб идти наверх… Гостиница?

Я резко кивнула.

Казалось, все сразу родственники слышат и понимают, о чем мы с ним говорим. И все они пойдут с нами, чтоб убедиться: мы ни на шаг не отступили от протокола. Уверена, в старые времена, в семье был протокол и на этот счет. Но родственники лишь молча пялились мимо нас и дружно делали вид, что ничего такого не происходит.

Все, как обычно.

Всего лишь отчим танцует с падчерицей; танцуют же девочки со своим отцом. И то, что мой отец танцевал поблизости, никого не смущало. Как и тот факт, что он вовсе не был моим отцом.

Да, мы умели хоронить свои тайны.

Танец закончился, Филипп отошел к столу, уступив меня Фердинанду и все расслабились. Нас все еще считали молодой парой. На свадьбе Фила и Джесс мы с ним украли несколько бутылок шампанского, залезли под стол и нажрались, как поросята, едва не отравив близнецов.

Мы целовались. Кажется, с языком, – а потом, на пару блевали. Из-за шампанского. Детство-детство; маленькие невинные желудочки, слишком большая доза этилового спирта.

Граф в тот вечер очень гордился сыном и ржал, как конь, а Джессика рвала и метала. Теперь смеялась она, а граф лишь молча глотал. Фердинанд не испытывал интереса к женщинам. От слова «совсем». И Джессика говорила, виной тому – мои тогдашние поцелуи.

Однако, на семейных праздниках, на днях рождениях штрассенбергских детей, мы с Ферди все еще притворялись парой. Себастьян был благодарен мне. Фердинанд и Марита – тоже. За то, что отец не отправил его на улицу, торговать собою вразнос, как почти отправил Филиппа.

И мы кружились, – танцевать Фердинанд умел.

– Ты выглядишь потрясающе! – убеждал он, пока я волновалась, не вскочил ли у меня прыщик; не вырос ли лишний волосок, чтоб подчеркнуть какую-нибудь незамеченную прежде складочку; не оторвались ли кружева от трусиков. Мне было жизненно важно выглядеть идеально. Чтобы Филипп убедился: не зря он выбрал меня. – Даже сомневаться не смей! Если я не вижу в тебе недостатков, то Фил тем более не заметит. Он же теперь гетеросексуал! – по тону можно было подумать, что Филипп пал так низко с единственной целью – опорочить брата в глазах ЛГБТ-сообщества.

Я видела, как вернулась Джессика. Как Филипп очень холодно объяснялся с ней. Как откровенно ей было на все насрать. Как он развернулся и резко вышел, словно не мог находиться с ней в одном помещении.

Мы с Фердинандом еще две песни продолжали кружить, потом под шумок отпили по глотку персикового шнапса, которую кто-то из его братьев стащил из бара. И когда все заметили, что мы вместе и по разу пошутили на этот счет, демонстративно ушли в зимний сад. Благо, что большинство гостей разбрелось по дому и зимнему саду и никто больше ни за кем не следил.

Из зимнего сада был тайный выход на задний двор.

Коротко сверкнули желтые фары – Фил ждал нас в уговоренном месте. С курткой для Ферди и моим собственным манто.

Фердинанда Филипп высадил в баре, где его нервно ждал такой же нервный, тоненький и зализанный на гель, юноша. Показал брату на часы и пригрозил, что сам его… того, если Фердинанд опоздает. Мол, опыт есть, он не папа.

– Ой-ё, – Фердинанд закатил глаза и пожал плечами. – Инцест в клане Штрассенбергов! Ты так меня напугал, красавчик!

Он подмигнул ему и ушел, покачивая бедрами, как в комедии.

– Кретин!.. – Филипп сдал назад.