Сакральный знак Маты Хари

Дочь подхватила отца под руку и торжественно повела в свою комнату. Донеслись восторженные выкрики Тани, смущенный голос парня, после чего в зеркальной дверце встроенного в коридоре шкафа отразился широкоплечий кряжистый Дима. Казалось, голова его росла прямо из покатых борцовских плеч, а сломанные уши и приплюснутый нос красноречиво говорили об увлечении юноши силовыми видами спорта. Сирин приблизился к другу дочери вплотную и тихо заговорил:

– Вижу, Дима, ты парень толковый. Я очень хочу, чтобы ты меня правильно понял. Попей чайку с осетинскими пирогами и дуй домой. Никаких ночевок здесь, уловил? Моя жена – женщина деликатная и может постесняться выставить тебя вон. А Таня – она еще дурочка. Так что не наглей. Вам надо институт закончить, а потом будете семью создавать.

– Да я как-то не думал о семье… – забормотал Дима.

– Вот и договорились. Я – отец и за свою девочку любому горло перегрызу. Я уезжаю в командировку, но все равно узнаю, дошли до тебя мои слова или нет.

Из комнаты выскочила Танюшка и налетела на Сирина.

– Ну, па! Что ты Димку запугиваешь?

– Да ладно, Тань, все нормально, – застенчиво улыбнулся парень. – Я понимаю, Олег Андреевич. Попью чайку – и домой.

– Ладно, поехали, – разочарованно выдохнул шеф, выбираясь из кухни. И презрительно осведомился: – Берту-то хотя бы покормите, хозяйки?

– Через полчаса будет готова новая партия пирогов, Олежек! – прокричала Ольга. – Подождите немного!

– Не можем мы ждать, ехать надо.

Мужчины вышли из квартиры, и на меня налетела Танюшка. Она сжала кулачки, зажмурилась и выпалила:

– Берта, Берточка! Наконец-то он пришел!

О своих отношениях с Димой Танюшка рассказывала при каждом удобном случае. Парень ей очень нравился, и Таня всеми правдами и неправдами старалась привлечь его внимание. Несколько раз он ездил с нами на каток, и мне показался несколько приземленным. Но Таня считала его самым умным, самым красивым и замечательным. И вот теперь он пришел к ней в гости. От переполнявших ее чувств девушка чмокнула меня в щеку и умчалась к своему Диме.

Сидя рядом с Ольгой, я смотрела, как ловко она раскатывает тесто и наполняет его сочной мясной начинкой. Выложив пироги на противень, Ольга захлопнула духовку и заварила в чайнике ароматный, с листом смородины, чай.

– Ну что, Берта, по пирожку? – заговорщицки подмигнула она.

– Бока наедим, – вздохнула я, хлопая себя по пузу.

– Я уже об этом думала. И решила, что надо сегодня посетить тренажерный зал. Ты как, со мной?

– Сил нет, – пожаловалась я. – Всю ночь не спала.

– Так ложись у нас.

– Домой хочу.

– Давай я тебя отвезу, – предложила Ольга.

– Давай.

– Сейчас покушаешь, и поедем.

С Танюшкой я прощаться не стала. Вернее, хотела, но Ольга деликатно увела меня на улицу. Забираясь в Ольгину «Шкоду», я, засыпая на ходу, ловила себя на мысли, что пироги – это все-таки вещь! А теперь – домой и спать, спать, спать.

Париж, 1917 год

Военный Париж уже не радовал так, как прежде. Краски города словно бы потускнели, прохожие выглядели не такими нарядными и беспечными, как в веселое мирное время. Однако командир первой роты стрелкового полка Особой пехотной бригады Русского экспедиционного корпуса во Франции штабс-капитан Вадим Маслов не замечал перемен. Он снова дышал воздухом, которым дышала она, видел дома, на которые, проезжая в ландо, она бросала мимолетные взгляды. Теперь, когда началась война, лейтенант Маслов быстро пошел на повышение, получил звание штабс-капитана и был впервые за многие годы невероятно счастлив. У него появилась надежда. Надежда!

Ида, Идочка, бесподобная, неподражаемая Ида Рубинштейн! Как же легко вы можете повелевать мужчинами! Взгляд холодных прищуренных глаз, жест унизанных кольцами рук, полуулыбка-полугримаса с оскорбительной просьбой на окровавленных помадой устах – и вот уже он, потомственный дворянин Вадим Маслов, делает то, что взбрело в вашу сумасбродную головку.