Сакральный знак Маты Хари

А потом была ночь, всего одна ночь, перевернувшая всю жизнь поручика Маслова. Ночь, проведенная с Идой. Танцовщица сама пришла к своему обожателю и отдалась ему прямо на полу его съемной квартиры. А потом все. Как отрезало. Сколько Вадим ни молил, сколько ни клялся в вечной любви, Ида лишь смеялась. Но Маслов ждал, год за годом не переставая надеяться. Столько лет верного поклонения и вдруг просьба, неожиданная и жестокая, как пощечина. Эта женщина, Мата Хари, она совсем другая. Если Ида – свободолюбивая пантера, то Маргарета – домашняя кошка. Ленивая, неискренняя и жадная до наслаждений. Она как отражение благородной Иды в кривом зеркале. К Иде он до сих пор робеет подойти и рассказать про сжигающую его страсть, попросить о повторении ночи страсти, а леди МакЛеод сама уложила его в постель. Был ли он рад этому обстоятельству? Возможно. Но новая любовница слишком цепко впилась в него своими острыми кошачьими коготками, не отпуская от себя ни на шаг и требуя постоянных утех и признаний в любви.

Только отъезд на фронт на непродолжительное время избавлял штабс-капитана от ее докучливого общества. Маргарета караулила любовника, узнавая о его возвращении в расположение части, дислоцирующейся в Мэйи около Реймса от своих многочисленных знакомых в военной среде, и сразу же наведывалась к нему на квартиру. В этот раз она картинно застыла в дверях, немолодая женщина в длинном, в пол, платье и в шляпе с большими полями и страусовым пером. Обвела взглядом непритязательное холостяцкое жилище и капризно протянула:

– Вадим, вам нечего делать в этой ужасной казарме! Немедленно собирайтесь и едем ко мне в отель!

И он повиновался, как делал в течение последних лет. Повиновался потому, что до сих пор терзала сердце обида на гордячку Иду, и не было способа стать к ней ближе и добиться ее вожделенного тела и прекрасной души. Зато была рядом Маргарета, уже изрядно расплывшаяся под своими дорогими платьями, но все еще уверенная в своей неотразимости. В экипаже она держала штабс-капитана за руку и, глядя ему в лицо, говорила:

– Хочу вас побаловать, мой друг. Будем завтракать с вином и устрицами.

С гораздо большим удовольствием он впился бы сейчас зубами в сочный кусок мяса, но Маргарете этого было не понять. В военное время устрицы стоили баснословно дорого, и, сидя в ресторане «Палас-отеля» и глядя, как Маслов вынимает тонкой двузубой вилкой крохотные, отливающие перламутром кусочки моллюска и с жадностью съедает, она упивалась своим великодушием, возбужденно говоря: