Сальса, Веретено и ноль по Гринвичу

Их путь пролегал мимо Кровавого Озера, Ганлы Гёль, о котором ходили слухи, что это место проклято. В тех слухах была изрядная доля правды – озеро подбиралось краем к кладбищу, просачивалось в потайные щели, подмывало могилы и поглощало останки, а ещё кто только не использовал это место в качестве мусорной свалки!

В побагровевших от нечистот водах некогда курсировали огромные слепые сомы, которых ловили местные бомжи и полукриминальные элементы. Теперь даже полиция избегала появляться у озера: слишком много мусора, слишком много неприятностей. Здесь, на берегу, шеф остановил машину с молчаливого согласия Сабины и повернулся к ней. Она сглотнула и вся обратилась в пульсирующую испуганную массу, которая уже не в силах была заметить медленно поднявшиеся воды озера, из которых за ними наблюдали чьи-то белые глаза.

Чемпионат становился всё ближе, Бану всё реже посещала уроки, и её общение с Веретеном в неудачные дни ограничивалось подглядыванием за дверью. Иногда она являлась в школу задолго до своего партнёра, даже зная, что Веретено придёт не раньше шести часов, чтобы ощутить его незримое присутствие, – школа дышала им, стены подрагивали от звучавшего в них недавно голоса, подвал превратился в независимый живой организм, а Учитель был его сердцем.

Бану продолжала худеть. Она связывала это с интенсивной подготовкой: их танец был на порядок сложнее, чем у соперников, и ей приходилось много растягиваться и давать нагрузки на спину. Ещё несколько месяцев назад она послала бы в пекло любого, кто сказал бы, что ей придётся снова истязать себя физическим трудом по нескольку часов в день. Но теперь всё стало не важно. Всё, кроме Веретена. Бану было обидно, что он никогда не узнает: она выступает ради него, потому что он так хотел. Никогда не сможет он этого оценить, о нет, наоборот – однажды она перетянула спину, и обиженный позвоночник ответил на это болью, которую невозможно было скрыть. Увидев её, стоявшую, схватившись за спину, Веретено подскочило к ней и позлорадствовало:

– Спина болит? Мало тебе!

«Спасибо и на этом», – подумала Бану и ответила:

– За что вы меня так ненавидите?

Веретено искренне возмутилось:

– Почему ты это взяла? Ты уже не первый раз такое говоришь.

– Вас так радуют мои страдания.

– А ты страдаешь?

– Да, ужасно.

– Почему? Зачем такая красивая молодая девушка… э, женщина должна страдать?

– От неразделённой любви.

– Да-а-а?!! – Веретено оживилось, как провинциальная сплетница, у которой муж давно помер, а дети вступили в брак и уехали в другие города. – К кому? К Вагифу?

– Вы что, издеваетесь? А что сразу не к Руслану?

– Ну Руслан, он старый, – осторожно сказало Веретено.

– Не сильно старше вас, – мстительно ответила Бану.

– Ну спасибо. – Веретено так обиделось, что обуздало своё любопытство и гордо удалилось.

Спина прошла, и Бану с Вагифом решили потанцевать просто так, для удовольствия. В самый разгар танца Вагиф, который каким-то чудом умудрился запомнить всю школу в лицо, затормозил и присвистнул:

– Это там не Гюнай идёт?

– Какая Гюнай?

– Ну Гюнай Салаева.

Бану не знала никакой Гюнай, ни Салаевой, ни с другой фамилией, поэтому она пожала плечами и попыталась возобновить танец, но Вагиф стоял столбом.

– Что с ней случилось?

– А что с ней не так? – Бану вгляделась в женщину преклонного возраста, которая почему-то отчаянно молодилась и вырядилась как на панель.

– Она постарела.

– Все люди стареют.

– Ей было лет двадцать пять, не больше!

– Судя по всему, последний раз ты её видел тридцать пять лет назад. Кстати, как это возможно?

– Ей было двадцать пять в прошлом году!

– Быстро же она постарела.

– Вот я и говорю! Может, это не она? Вроде она. Даже я эту куртку её помню. Точно она. Вай, что с ней случилось? Гюнай, привет! – Вагиф замахал руками, как отшельник на необитаемом острове, увидевший на горизонте корабль. Гюнай помахала в ответ.

– Только не вздумай спрашивать, что с ней случилось, – спохватилась Бану.

– Почему?

– Потому что это нетактично.

– Разве? Привет, как дела? А что с тобой случилось? Ты как будто старше стала.

Гюнай покраснела, и это было заметно даже под слоем белой пудры, её глаза наполнились слезами, и она помотала опущенной головой.

– Я не знаю, – прошептала она.

Вагифу стало неловко, а Бану была вне себя от ярости. Но случай Гюнай её заинтересовал. Она давно заметила странную особенность женщин и девушек, ходивших на сальсу, – почти все они выглядели сильно старше своих лет, особенно те, кто наиболее тесно и тепло общался с Веретеном. Но так, чтобы постареть на добрую тридцатку в одночасье, – этого ещё не случалось. Гюнай ушла, а Бану, не теряя времени на распекание партнёра за бестактность, спросила:

– Ты давно её знаешь?

– Она сюда два года ходит. В том году вышла замуж, потом пропала на время, а недавно снова вернулась. Интересно, что с ней стало.

– И что, хорошо танцует?