Сальса, Веретено и ноль по Гринвичу

Тут Бану в голову ударила кровь с таким количеством растворённого в ней праведного гнева, что она едва сдержалась, чтобы не ворваться в раздевалку с криком: «Вы с ума сошли, что ли, я тут умираю, а вы – диеты, таблетки, глупые жирные курицы!» Она крепко зажмурилась, повторила про себя эти слова ещё несколько раз, с каждым разом всё более и более злобно, и попыталась успокоиться. Пальцы сами собой совладали со шнурком, и у Бану больше не было причин сидеть на корточках перед раздевалкой. Трясясь от негодования, она пошла домой. С того вечера Бану приобрела привычку задерживаться у двери в женскую раздевалку и подслушивать разговоры. Чтобы не выглядеть сомнительно со стороны, она останавливалась за дверью под разными предлогами: то что-то сосредоточенно искала в сумке, то увлечённо смотрела в экран старенького телефона, перечитывая номера немногочисленных входящих звонков, то делала вид, будто ждёт кого-то.

Как сквозь решето Эратосфена, Бану просеивала бессмысленную болтовню через свой мозг, выуживая факты, казавшиеся ей потенциально полезными или просто забавными. Она слышала, как Чинара расхваливает свой салон красоты, штамповавший одинаковых невест с одинаковыми причёсками из накладных волос и одинаковым вульгарным макияжем, менявшим их лица до неузнаваемости. Она слышала, как женщины постарше намекали молодым девушкам, что у них на примете есть хороший сын, или племянник, или сын племянника. Чаще всего она слышала оды в честь Учителя, словно ашуги собрались на состязание льстецов, где главным призом была привилегия доедать с его тарелки и спать у него под дверью. Впрочем, она была рада, что женщины так неистово выражают словами свой восторг: иногда надо как следует выговориться, чтобы успокоиться. То, что могло стать действием, становилось словом. Слова, подобные червям-паразитам, высасывали из хозяев все силы, становясь постепенно самостоятельными существами. Их произносили раз, два, десять, и вот уже все забывали человека, сказавшего их, а на сами слова смотрели, как на огромный камень у дороги, который как будто с сотворения мира лежал здесь.

– Пусть болтают, – шептала Бану. – Пусть читают друг друга, как открытую книгу, пусть следят друг за другом. Им невдомёк, что Веретено не знает слов, а значит, слова не имеют над ним власти.

Однажды она услышала, как Зейнаб рассказывает, почему перебежала из своей школы танцев к Веретену.

– А я на чемпионат пришла да, там Учитель такой клё-о-овый да, на нём такой белый костюм красивый, бомба костюм просто, и сам он такой, знаете… Видно, что ну очень э знает… Он танцует просто круто! Я подумала э, надо к вам пойти да, такой Учитель…

«Учитель твой любит красивых, а предателям вроде тебя уготован девятый круг Ада», – злорадно подумала Бану и забыла о перемётной суме Зейнаб, а зря.

Решив возобновить свои заброшенные на время утренние прогулки по бульвару, Бану как-то раз вышла из дому ещё до рассвета, пока на улицах было темно. Ей не хотелось видеть лиц идущих навстречу людей, они её раздражали, а золотисто-жёлтый фонарный свет дрожал и искажал их так, словно они были призраками. В тот день на город опустился небывалый туман, Бану никогда раньше не видела такого. Её как будто окружали белые стены, на которых, словно в театре теней, то и дело вырастали тёмные фигуры редких прохожих, деревьев и скамеек. Вдруг навстречу Бану из тумана выступил силуэт чёрной собаки. Бану ждала, что за собакой покажется и её хозяин, но собака была одна. Глядя на девушку прозрачными коричневыми глазами, она подошла к ней и приготовилась её преследовать. Бану отчего-то перепугалась, хотя она, в общем-то, любила бездомных собак и жалела их. Но эта напомнила ей баргеста, что приносит несчастья и смерть. Поэтому Бану резко свернула в противоположную сторону и, перепрыгивая через пышные кусты роз, оказалась на другой аллее. Собака нашла обходной путь и последовала за ней.

– Отстань от меня, – прохныкала Бану. Собака посмотрела на неё печально, с укором и надеждой, и напомнила Бану Эсмеральду, которая взирала на Веретено такими же глазами. Бану продолжила отступление в сторону моря. Она перелезла через ограду и оказалась на амфитеатре, тремя широкими ступенями спускавшемся к воде. И тут Бану забыла про собаку. Моря не было.

То есть она не могла сказать наверняка, что его не было совсем, потому что большую часть пространства вокруг скрывал туман, липкий и тонко пахнущий. Но под ступенями, пока хватало глаз, раскинулась полоска пляжа, выросшего, должно быть, из того маленького полуостровка, который образовался несколько месяцев назад. Суша состояла из песка и крупных угловатых валунов, на одном из которых Бану разглядела сквозь бледную пелену рыбака с удочкой. Рядом с ним примостилась маленькая толстая кошка, ожидая подачки.