Официант, ничего не ведающий об опасности, которая его миновала, спросил, какой напиток ей налить. Бану попросила апельсиновый сок и уже до самого конца свадьбы была обречена пить только его: едва её стакан пустел наполовину, как тот же официант с маниакальным упорством подливал в него всё тот же апельсиновый сок, не спрашивая, не желает ли Бану чего-то другого. Лейла рядом с ней с аппетитом ела каждое кушанье, которые следовали чередой одно за другим. Бану же отказалась от блинчиков с мясом, от кябаба мясного и куриного, от жареной рыбы, от плова. Она смотрела на вавилонские башни, сооружённые из фруктов, на чёрную икру, которая кочевала с одной свадьбы на другую и уже начала ощущать себя коренным жителем дома торжеств, и на Веретено, которое жрало. Да, он ел, как человек с чистой совестью или как человек, который знает, что легко сгонит набранный вес. У Бану в тарелке лежали лишь скорлупки от фисташек да несколько слезинок. Музыка ревела так громко, что мелодии было не разобрать, а уж про то, чтобы просто поговорить с соседями по столу, и думать нечего. К ним подскочил фотограф и предложил сделать снимок – они отмахнулась от него, как от мухи, он оскорбился и ушёл снимать Веретено, которое охотно позировало с рюмкой водки в руке и куском мяса на тарелке. Он облачился в ужасающий костюм, с рукава которого не спорол этикетку. Бану ненавидела его от пушистой макушки до носков начищенных туфель, и в то же время думала, что, будь он её мужем, она ни за что не позволила бы ему ходить в таком виде. Она наряжала бы его в шёлк и бархат, как и подобает одеваться королю. И уж точно спарывала бы этикетки с рукавов.
– О чём ты задумалась? – прокричала ей в самое ухо заскучавшая Лейла. – Сейчас придут жених и невеста.
И правда: гости притихли, а музыка заиграла торжественная. В дверях появились новобрачные. Бану знала, что расписались они пару дней назад, но невеста все еще жила в доме родителей. Так что церемония бракосочетания, которая должна была состояться на глазах у пяти сотен гостей, была лишь фарсом, призванным вышибить у приглашённых слёзы – у кого умиления, а у кого и зависти. Айша в белом платье с красной лентой на талии, лентой, портившей всю картину, но зато означавшей непорочность невесты, и её муж в сером с блеском костюме шествовали по бордовой ковровой дорожке, а суетящийся официант, то и дело перебегавший им дорогу, словно чёрный кот, поджигал стоявшие по краям ковра фейерверки. Одна из женщин, подошедших слишком близко, закричала и начала размахивать руками: искры подожгли её синтетическое платье, и она голосила, пока кто-то из мужчин не схватил с ближайшего стола пакет с соком и не плеснул на неё. Впрочем, это мало кто заметил.
Свадьба была не совсем обычная. Молодожёны не сидели за своим отдельным столом, печальным, как пустыня, словно каменные истуканы в ожидании тех, кто подойдёт поздравить и сфотографироваться. Айша перетанцевала сальсу, как была, в свадебном платье, со всеми желающими, её муж скинул пиджак и галстук и тоже не отставал.
–
– Не будем, – отрезала Бану. – Замужество плохо влияет на фигуру.
–
– Это я с тех пор, как вы мне сказали, что я поправляюсь, есть не могу.
Бану поняла, что бесполезно с ним спорить: он никогда не помнил того, что было ему неинтересно или не выгодно.
Лейла нетерпеливо дёргала её за волосы:
– Идём кинем уже деньги в ящик, а то если я ещё немного подержу их в руках – не смогу с ними расстаться. К тому же сейчас будет поздравительное видео от друзей Айши, они спели для них песню, мои уши этого не выдержат.
Они вышли в холл, где на диванах и возле барной стойки развалились обессилевшие от танцев и шума гости. Там же стояли две урны, вроде тех, которые стоят в избирательных участках во время всенародных голосований.
– Какое пожелание написать на конверте? – задумалась Бану.
– Эщщщи, тебе это надо? – Лейла скривилась, выхватила из пальцев подруги конверт и протолкнула в щель. – Пошли бухать!