Сальса, Веретено и ноль по Гринвичу

Ругань Чинары удалялась и постепенно растворилась в шуме свадьбы. Девушки вошли в зал как раз вовремя, чтобы успеть увидеть, как она отдирает от Учителя его партнёршу и выговаривает ей за воровство. Веретено подумало, что они ругаются из-за него, и тихонько отошло в сторону: он любил становиться перезрелым яблочком раздора, но скандалов не выносил. Женская ругань вводила его в состояние кататонического ступора. Спасаясь от перебранки, он подошёл к Бану и протянул ей руку. Бану скинула свои туфли на высоком каблуке, став Учителю ростом до плеча, и вручила их Лейле:

– Никому не отдавай. – И пошла танцевать с ним босая. Веретено взглянуло на неё и промолвило:

– Так вот ты, оказывается, какая маленькая. А притворялась высокой. – И Бану вдруг вспомнила, что на одном из уроков, когда Веретено ещё не знало её имени, он велел долговязому ученику взять её в партнёрши со словами:

«Ты танцуй с этой высокой девушкой», – и Бану была поражена до глубины души, потому что её нельзя было назвать даже девушкой среднего роста, даже с натяжкой. С такой откровенной, наглой и бессмысленной лестью ей ещё не доводилось сталкиваться, и она подумала: а что, если в глазах Веретена она и правда выглядела высокой?

Бану было немного неудобно на поворотах, но пол был скользкий, музыка – медленная, а Веретено – заботливое, поэтому всё обошлось благополучно. После танца её пятки стали чёрными, словно она босиком прогулялась по угольной шахте.

– Ну что, больше не будешь сидеть с недовольным сифятом? – спросила Лейла.

– Буду. А что случилось? Он просто потанцевал со мной.

– Когда он просто танцевал с другими, у тебя реакция была такая, как будто ты их на сеновале голыми застукала.

Бану не ответила: она смотрела на Веретено, танцевавшее с Зейнаб бачату, и вид у Зейнаб был такой довольный, как если бы ей подарили волшебный горшок с бесконечным запасом жирного хаша.

– Она улыбается ему так, как будто он – жареная баранья нога. – Лейла словно прочла её мысли.

– Вот за это, Лейлуша, я тебя и люблю. Пошли отсюда, смотреть противно. – Бану снова почувствовала себя опечаленной.

Как и все прочие мероприятия, свадьба не оправдывала её ожиданий. Разок она даже заглянула на кухню, где никто не обратил на неё внимания и всё было белым и серебряным, помечтала немного о том, как затаскивает Веретено в кладовку и душит его поцелуями, хотя, наверное, такого, как он, логичнее было бы вообразить в большой духовке, с яблоком во рту. Она немного поковыряла ложкой сытный белоснежный торт, бросила его, так и не дождавшись чая, который официанты разносили рандомно, видимо, разыгрывая его между гостями в рулетку. Наконец настал момент, которого больше всего ждали незамужние девицы. Невеста собралась кидать букет. Бану нехотя поднялась со своего места и составила компанию этой толпе, потому что не хотела показаться невежливой.

Прямо перед ней скакал на месте от нетерпения какой-то страшный парень, которого, видимо, никто не хотел брать. Девушки искоса поглядывали на него с плохо скрываемой ненавистью. Когда Айша кинула букет, этот парень подпрыгнул, как блоха, выше своего роста, отбил букет головой, и тот прилетел прямо в руки ничего такого не ожидавшей Бану. Она машинально опустила голову и посмотрела на белые розы. Перед ней, словно росток волшебных бобов из-под земли, выскочило Веретено и торжествующе загудело:

– Ага! Я же говорил, ты следующая!

Бану провела рукой по крепким бутонам. Ей никогда не нравились белые розы. От её прикосновения цветы вдруг, не раскрывшись, пожелтели, скукожились и стали хрустящими, как старые газетные листы. Никто, кроме Веретена, не видел этого, а по его выражению лица было не понять, что он думает о такой странной метаморфозе. Он даже не выглядел удивлённым. Бану сунула ему в руки засохший букет и, взяв сумочку, отправилась домой.

На следующий день она вышла из дома в десять утра и начала охоту на продавца цветов – этот человек с руками, в которых едва умещались пышные пучки мелких роз, прогуливался по двум центральным улицам. О том, что он где-то неподалёку, можно было догадаться по богатому розовому запаху, который расползался во все стороны на большой радиус. Когда Бану нашла продавца, они долго торговались, и наконец со словами: «За сколько сам купил, за столько тебе отдаю» – он вручил ей ни во что не завёрнутый букет, который топорщил острые, как копья, шипы. Бану взяла цветы, не обращая внимания на кровоточащие пальцы, в которые розы вонзили свои колючки с отчаянием попавшего в капкан животного, и поспешила домой. Но до дома цветы не дожили: они засохли и рассыпались, оставив на память о себе лишь исколотые руки.

– Вот, значит, как, – пробормотала Бану. Ей было интересно, но она не огорчилась: в конце концов, никто не дарил ей цветов.