Сальватор

И когда на дворе стояла жара и Броканта открывала окно для того, чтобы ее зверинец мог подышать свежим воздухом, Бабилас тотчас же начинал жалостно лаять и дрожать всем телом, словно бы стоял двадцатипятиградусный мороз. А когда окно было закрыто и на улице шел дождь, снег и стояли холода, Бабилас, напротив, жаловался на жару, горящая печь очень его раздражала: он поднимал лапу и, как только мог, пытался загасить огонь. Видя это, Броканта понимала, что в комнате было слишком жарко. Опасаясь, что у ее любимчика вдруг приключится перегревание мозга, она гасила печь и открывала окно. И ей наплевать было на то, что все остальные собаки дрожали от холода, словно они были в Москве.

Короче говоря, этот проклятый Бабилас стал тираном в доме! Пользы от него никому никакой не было, каждому он был неприятен, все его не любили. И однако же – пусть это объяснит тот, кто сможет – несмотря на то, что в нем были объединены все пороки, а возможно, именно поэтому, Броканта его просто обожала!

И хотя весна 1827 года была ничуть не теплее весны 1857 года, Бабилас, то ли по злобе своей, то ли потому, что действительно не переносил тепло, а может быть, и по какой другой причине, раз по двадцать на день заставлял хозяйку открывать окно. И однажды, высунув в окно нос – а комната Броканты, как мы помним, находилась на первом этаже, – Бабилас увидел вдалеке какую-то молодую собачку с черными глазами, светло-желтой шерстью, белыми, как жемчуг, зубами и розовыми, как коралл, губами. Известно, что есть два вида коралов: красный и розовый. И розовый коралл много ценнее красного.

Элегантность походки этого молодого животного, чьи клыки напоминали цветок лилии, огонь, горевший в глазах, тонкая талия, маленькая лапка, – все очарование ее особы заставили Бабиласа задрожать. И он вскрикнул на своем собачьем языке:

– О, какое очаровательное животное!

И по этому крику – подобно тому, как по восклицанию стоящего у окна курильщика «О, какая очаровательная женщина!» все находящиеся в клубе мужчины: и те, что играют в вист, и те, что читают газеты, и те, что пьют кофе, и те, что едят мороженое, и те, что принимают кое-что покрепче, – все подскакивают к окну, – так и по этому собачьему восклицанию все собаки, которые сидели на полу, стояли или лежали в своих конурках, облизывая лапы, устремились было к окну для того, чтобы посмотреть, чем же это так восхищается Бабилас. Но тот обернулся, ощерился, рявкнул на остальных, и все собаки, включая бульдога и ньюфаундленда, который в один момент перекусил бы Бабиласа, мигом вернулись к своим прежним занятиям.

Довольный этой покорностью собачей братии, хотя причина ее, по правде говоря, состояла в том, что инстинкт подсказывал им, что Броканта находилась в соседней комнате, – Бабилас снова перевел свой взгляд на улицу.

Собачка, вынужденная нести на себе этот пылкий взгляд, скромно потупилась и прошла мимо окна, даже не повернув головы.

– Порядочная и красивая! – вскричал на своем собачьем языке уже влюбившийся пуделек.

«Скромная и красивая!» – воскликнул Гамлет, увидев Офелию. Это доказывает, что в одной и той же ситуации вид красоты производит одинаковое впечатление как на человека, так и на животное, как на принца, так и на собаку.

И Бабилас так резко высунулся из окна, что в какой-то момент у его товарищей затеплилась надежда на то, что он в порыве восторга сделает лишнее движение, что голова его перевесит зад и что, подчиняясь законам всемирного тяготения, он разобьет себе голову о мостовую.

Но ничего этого не произошло: Бабилас проследил взглядом за очаровательной собачкой до угла улицы Вьей-Эстрапад, где она и исчезла, словно тень, даже не сказав ему, когда придет еще.

– Как же она красива! – пролаял Бабилас, сердце которого было охвачено прекрасным чувством зарождающейся страсти, цветущей любви.

И начиная с того самого времени вместо того, чтобы страдать от ужасного одиночества, к которому приговорили его оскорбленные собратья, Бабилас поздравил себя с тем, что они тем самым оставили его в покое и дали возможность часами находиться в сладостном сне.

Словно возвращающийся в свою бочку Диоген, он презрительно взглянул на других собак. И если мы, даже будучи писателем и понимая все языки, включая и собачий, не приводим здесь того, что он сказал, то только потому, что опасаемся, что нас неправильно поймут и что высказывание Бабиласа будет расценено, как горькая сатира на наше человеческое общество.

Мы не станем больше анализировать те чувства, которые владели сердцем нашего героя с того момента, когда его словно током ударило и до самого вечера. Скажем только о том, как прошла ночь.