Сальватор

Он собственноручно измерил длину и толщину мачт и рей. Сам закупил на рынке в Нанте парусину. Лично присутствовал при прибивании на борта медных листов. Он распорядился выкрасить корпус темно-зеленой краской для того, чтобы корабль сливался с морской водой. Он дал команду проделать по двенадцать бойниц с каждого борта и две на носу. Затем, после того, как эти подготовительные работы были закончены, он рассчитал вес всего вооружения, загрузил на борт равный весу вооружения балласт и, пройдя вдоль побережья Бретани, взлетая на волнах, словно морская птица, которая решила опробовать крылья, обогнул косу Силлон, прошмыгнул между островом Бас и Роскофом, проплыл мимо мыса Сен-Ренан и вошел в порт Бреста. А позади него плелись три или четыре английских сторожевых фрегата, напоминая воздыхателей красивой девушки.

И действительно, «Прекрасная Тереза» была бы для них очень лакомым кусочком. Но «Прекрасная Тереза» была девственницей и пришла в Брест именно затем, чтобы найти там средства для защиты своей чести.

Надобно сказать, что для того, чтобы обеспечить оборону своего корабля, капитан не пожалел ни сил, ни средств. Корабль принял на борт двадцать четыре двенадцатифунтовых пушки. Размещенные по обеим сторонам на нижней палубе, орудия внушали серьезное отношение к бригу. Кроме того, на корме стояли две двадцатичетырехфунтовых пушки на тот случай, если придется от кого-то убегать. А во время погони вовсе не лишне, как это делали недоброй памяти парфяне, послать на ходу навстречу преследователю спаренную стрелу.

И при всем при этом в случае необходимости «Прекрасная Тереза» могла принять облик мирного торгового судна, идущего по своим делам. Ни одно другое судно не имело столь невинного вида.

Ибо ее двадцать четыре двенадцатифунтовых пушки делали шаг назад, два двадцатичетырехфунтовых орудия прятались в нижнюю палубу, на гафеле беззаботно развевался мирный вымпел, полотно того же цвета, что и борт судна, закрывало всю линию амбразур, которые походили скорее на отверстия для доступа воздуха.

Сто пятьдесят человек экипажа ложились на нижней палубе, а восемь – десять моряков, которых вполне хватало на то, чтобы управлять бригом, лениво разваливались на верхней палубе или, желая освежиться, взбирались на марсы, а то и – матросы такие капризные! – развлекались тем, что усаживались верхом на поперечины грот-бом-брамселя или фор-брамселя и сообщали своим товарищам обо всем, что происходило в море в радиусе восьми – десяти миль вокруг корабля в то время, когда под килем у него бездонный океан, а над головой – бездонное небо.

Идя с таким безобидным видом со скоростью шесть узлов в час, «Прекрасная Тереза» проходила сентябрьским утром 1798 года между островом Бурбон и островами Амстердам и Сен-Поль, то есть по тому великому морскому пути, который протянулся от Зондского пролива до острова Тристан-д'Акунья и по которому следуют обычно все корабли, которые вынуждены для того, чтобы попасть в Европу, обогнуть мыс Доброй Надежды.

Кто-то скажет, вероятно, что скорость в шесть узлов в час недостаточно велика. Но мы ответим на это, что ветер тоже не был крепок, что корабль явно никуда не торопился, потому что вместо того, чтобы поднять все паруса, он ограничился тем, что поднял только грот-марсель, грот-брамсель, фок и кливер.

Что же касается остальных парусов, их, очевидно, приберегали для лучших времен.

Внезапно сверху раздался крик:

– Эй, внизу, эй!

– Оля! – ответил, не поднимая головы, боцман, который сидел на носу и был занят игрой в карты со старшим рулевым. – Ну, что там еще?

– Вижу парус!

– В каком направлении?

– С подветренной стороны.

– Эй, кто-нибудь, – сказал боцман, продолжая игру, – скажите об этом капитану.

– Да, да, парус! – закричали матросы, лежавшие на палубе и на реях.

Действительно, на горизонте на волне показался корабль. Его смог отличить только опытный глаз моряка, ибо человек несведущий запросто принял бы парус за чайку, парящую над водой.

Услышав крики «Парус!», на палубу выскочил молодой человек лет двадцати шести – двадцати восьми.

– Парус? – крикнул он.

Сидевшие на палубе матросы вскочили на ноги и сдернули с голов шляпы.

– Да, капитан, парус на горизонте, – дружно ответили матросы.

– Кто наверху? – спросил он.

– Парижанин! – ответили два-три голоса.

– Эй, там, наверху! У тебя по-прежнему хорошее зрение, Парижанин? – спросил капитан. – Может, послать кого-нибудь принести тебе подзорную трубу?

– Нет, – ответил Парижанин, – это ни к чему. Я отсюда вижу стрелки на часах Тюильри.

– Тогда можешь ли ты сказать нам, что это за корабль?

– Большой бриг, у которого, как мне кажется, на шесть или восемь зубов больше, чем у нас. Он меняет галс, направляясь в нашу сторону.

– Какие паруса у него подняты?

– Грот-бом-брамсели, марсели, фок, кливер и бизань.

– Он нас увидел?

– Возможно, поскольку сейчас он поднимает грот и брамсели.

– Это говорит о том, что он желает с нами переговорить, – сказал кто-то рядом с капитаном.