Сальватор

Ведь это все равно, что считать дурными все античные трагедии только потому, что они спустились с неба на стоящей за кулисами машине!

Вы скажете мне на это, что капитан «Влезь на ванты» не был богом.

Но если золото – не бог, то уж боги-то сами золото.

Затем добавьте ко всему этому страсть, то есть безумие, все то, что заставляет учащенно биться сердце, от чего мутнеет разум.

И о каком будущем мечтал Петрюс во время этих нескольких проведенных в молчании минут! Какие горизонты открывались перед его взором! Как нежно качался он на голубом облаке надежды!

Наконец капитан вывел его из мечты.

– Ну? – спросил он.

Петрюс вздрогнул, сделал над собой усилие и упал с небес на землю.

– Я к вашим услугам, крестный, – сказал он.

– И готов даже пойти в «Театр-Франсе»? – спросил тот с улыбкой.

– Готов идти, куда вы прикажете.

– Твоя преданность столь велика, что она заслуживает награды. Так вот, мы не пойдем в «Театр-Франсе»: трагические стихи после выпивки, и даже перед выпивкой, не вызывают повышенного интереса. Пойду-ка я уложу свои чемоданы, поблагодарю хозяйку и через час буду у тебя дома.

– Мне пойти с вами?

– Нет, я возвращаю тебе свободу. Ступай по своим делам, если у тебя есть какие-нибудь дела ночью. А они у тебя должны быть, парень! Ибо с такой выправкой и с таким лицом, как у тебя, ты должен сводить женщин с ума.

– О-о! – сказал Петрюс. – Вы все про меня знаете, крестный. Словно настоящий второй отец.

– И готов поспорить, – продолжил капитан с грубым смехом, в котором смешались вульгарность и ирония, – что ты всех их любишь. Или ты не сын своего отца. Ведь был же некий римский император, который очень хотел, чтобы у всех людей была одна-единственная голова для того, чтобы он мог одним махом снести голову всему человечеству?

– Да, был такой. Калигула.

– Так вот твой славный папаша желал, как этот бандит желал конца света, чтобы у него было сто ртов для того, чтобы иметь возможность разом поцеловать всех женщин.

– Я не такой гурман, как отец, – сказал Петрюс со смехом. – С меня достаточно и одного рта.

– Значит, мы влюблены?

– Увы! – ответил Петрюс.

– Браво! Если бы ты не был влюблен, я лишил бы тебя наследства… И нам отвечают взаимностью, конечно же?

– Да… О! Меня любят, и я благодарю небо за это!

– Все складывается, как нельзя лучше… Она красива?

– Прекрасна, как ангел!

– Что ж, мой мальчик, я прибыл, как прилив в пост. Ведь я – дитя моря и знаю, что надо говорить прилив в пост, а не март в пост, как говорите вы, сухопутные крысы. Так что же мешает вашей свадьбе? Приданое? Я дам его даже два, если нужно.

– Сто раз спасибо, крестный. Она замужем.

– Как! Несчастный! Ты любишь замужнюю женщину! А где же мораль?

– Дорогой крестный, обстоятельства сложились так, что, несмотря на то, что она замужем, я могу ее любить так, что моя любовь никоим образом не задевает мораль.

– Хорошо, хорошо, этот роман ты расскажешь мне после. Не расскажешь? Тогда не будем больше об этом. Храни свою тайну, мой мальчик. Ты обо всем расскажешь мне, когда мы сойдемся поближе. И, возможно, не пожалеешь об этом. Я человек изобретательный! Мы, старые морские волки, изучили все премудрости войны. Я мог бы быть тебе полезен в этом деле. А пока все, молчок! Больше об этом ни слова! «Гораздо легче вообще промолчать, нежели не начать говорить, когда уже открыл рот» – сказано в «Подражании Иисусу Христу», книга первая, глава двадцатая.

Услышав эту цитату, Петрюс, который уже начал было вставать, рухнул в кресло.

Решительно, крестный Пьер был кладезем знаний. И если бы знаменитый Говорящий колодец действительно смог заговорить, он не смог бы позволить себе говорить лучше, чем это делал капитан Берто по прозвищу «Влезь на ванты».

Он говорил на любую тему, все видел, все знал, словно Отшельник, во всем разбирался: в астрономии и гастрономии, в живописи и в медицине, в философии и в литературе. Он обладал универсальными знаниями, и можно было заподозрить его в том, что говорил он далеко не все, что знал.

Петрюс вытер рукой пот, крупными каплями выступивший на его лбу. А другой рукой он стал тереть глаза, чтобы, если это возможно, получше взглянуть на все, что с ним сегодня приключилось.

– Ох-ох! – произнес моряк, вытаскивая из кармашка жилета огромный хронометр, – уже десять часов. Пора отчаливать, мой мальчик.

Они взяли шляпы и вышли на улицу.

Счет за ужин составил сто семьдесят франков.

Капитан отсчитал двести франков и сказал, чтобы сдачу официант оставил себе на чай.

Карета Петрюса стояла у дверей.

Петрюс пригласил капитана сесть в нее, но тот отказался, сказав, что уже послал мальчишку за наемной каретой для того, чтобы Петрюс мог свободно распоряжаться своим экипажем.

Петрюс попытался было возразить, но капитан остался непреклонен.

Подъехала наемная карета.

– До вечера, мой мальчик, – сказал Пьер Берто, взбираясь в карету, которую пригнал ему мальчишка. – Возвращайся домой, когда хочешь. Сегодня не говорю тебе доброй ночи, поскольку думаю завтра сказать тебе доброе утро. Кучер, Шоссе д'Антен, отель «Гавр», – приказал он вознице.