Сальватор

— Конечно, — говорили они, — завтра состоится казнь господина Сарранти, который, как утверждают некоторые, не виновен ни в краже, ни в убийстве, вменяемых ему в вину; но если он не вор и не убийца, то бонапартист, что гораздо хуже! И если бы его оправдали по первому обвинению, его трижды можно было бы осудить по второму. Словом, и здесь не из-за чего хмуриться августейшему челу его величества.

Среди гостей начала распространяться настоящая тревога и они уже были готовы разбежаться, как вдруг король, продолжавший стоять прислонившись лбом к стеклу, громко вскрикнул от радости, и его восклицание, подобно электрической искре, отозвалось в душах всех присутствовавших, быстро прокатилось по всем залам и достигло приемных.

— Его величество радуется, — облегченно вздохнули гости.

Король действительно радовался.

Черная туча, заслонявшая луну, не исчезла вовсе. Она лишь сдвинулась с места, которое так долго занимала, и, подхваченная двумя противоположными воздушными потоками, заметалась с запада на восток и обратно, словно волан меж двух ракеток.

Это-то и развеселило его величество; именно при виде этого зрелища он радостно вскрикнул, что так обрадовало придворных.

Однако его блаженство — счастье создано не для смертных! — длилось недолго.

Пока небо прояснялось, земля погружалась во тьму.

Доложили о префекте полиции.

Тот вошел еще более мрачный, чем сам король.

Он подошел прямо к Карлу X и склонился перед ним с почтением, как того требовали не только высокое положение короля, но и его почтенный возраст.

— Сир! — сказал он. — Я имею честь, учитывая серьезность обстоятельств, просить ваше величество разрешить мне принять все меры, каких требуют важные события, ареной которых может стать завтра столица.

— В чем же состоит серьезность обстоятельств и о каких событиях вы говорите? — спросил король; он не понимал, как может на всем земном шаре происходить нечто более интересное, чем игра ветра с тучей, застилавшей луну.

— Сир! — заговорил г-н Делаво. — Я не сообщу вашему величеству ничего нового, напомнив о смерти Манюэля.

— Это мне в самом деле известно, — нетерпеливо перебил его Карл X. — Он был человек весьма достойный, как я слышал. Но говорят также, что это был революционер, и его смерть не должна огорчать нас сверх меры.

— Смерть Манюэля меня печалит или, вернее, пугает совсем в другом смысле.

— В каком же? Говорите, господин префект.

— Король помнит, — продолжал тот, — о прискорбных сценах, причиной или, точнее, поводом для которых послужили похороны господина де Ларошфуко-Лианкура?

— Помню, — подтвердил король. — Эти события имели место не настолько давно, чтобы я о них забыл.

— Эти печальные события, — продолжал префект полиции, — вызвали в Палате волнение, передавшееся значительной части вашего славного города Парижа.

— Моего славного города Парижа!.. Моего славного города Парижа! — проворчал король. — Продолжайте же!

— Палата…

— Палата распущена, господин префект: не будем о ней больше говорить.

— Как прикажете, — слегка растерялся префект. — Однако именно потому, что она распущена и мы не можем на нее опереться, я и пришел просить непосредственно у вашего величества позволения ввести осадное положение, дабы предупредить события, которые могут произойти во время похорон Манюэля.

Тут король более внимательно стал вслушиваться в слова префекта полиции, после чего дрогнувшим голосом спросил:

— Неужели опасность столь неотвратима, господин префект?

— Да, сир, — непреклонно произнес г-н Делаво, набиравшийся храбрости по мере того, как читал в лице короля все большее беспокойство.

— Объясните свою мысль, — попросил Карл X.

Он обернулся к министрам и поманил их к себе.

— Подойдите, господа!

Король подвел их к оконной нише. Видя, что Совет почти в полном составе, он повторил, обращаясь к префекту:

— Объясните свою мысль!

— Сир! — отвечал тот. — Если бы я опасался лишь беспорядков во время похорон Манюэля, я не стал бы докучать королю своими опасениями. В самом деле, объявив, что похороны начнутся в полдень, я приказал бы вынести тело в семь или восемь часов утра и тем легко избежал бы волнения масс. Но пусть король соблаговолит подумать вот о чем. Если трудно подавить уже одно мятежное движение, то становится и вовсе невозможно его обуздать, когда к нему присоединится второе.

— О каком движении вы говорите? — удивился король.

— О бонапартистском движении, сир, — пояснил префект полиции.

— Это призрак! — вскричал король. — Оборотень, которым пугают женщин и детей! Бонапартизм свое отжил, он умер вместе с господином де Буонапарте. Давайте не будем о нем говорить, как и о волнениях в Палате — также мертвой. Requiescant in расе![53]

— Простите мою настойчивость, сир, — не уступал префект. — Партия бонапартистов цела и невредима; вот уже месяц как бонапартисты опустошили все лавки оружейников, а оружейные фабрики Сент-Этьена и Льежа работают исключительно на них.

— Да что вы тут рассказываете?! — изумился король.

— Правду, сир.

— Тогда выражайтесь яснее, — потребовал король.

— Сир, завтра состоится казнь господина Сарранти.