Сальватор

— Сколько пожелаете, сударь. Ваша история очень меня заинтересовала. Но сядьте! Мне кажется, у вас вряд ли хватит сил говорить стоя.

— Доброта короля возвращает мне силы, которых я едва не лишился. Я буду говорить стоя, ваше величество, как и подобает верноподданному… или даже опущусь на колени, как положено преступнику, разговаривающему со своим судьей.

— Подождите, сударь, — остановил его король.

— Почему, сир?

— Вы собираетесь открыть мне то, на что не имеете права: тайну исповеди. А я не хочу участвовать в святотатстве.

— Да простит мне король, но как бы страшен ни был мой короткий рассказ, ваше величество может теперь его выслушать, не опасаясь святотатства.

— Я вас слушаю, сударь.

— Сир! Я стоял у смертного одра одного человека, когда меня пригласили к другому — умирающему. Мертвому больше не нужны были мои молитвы, зато умирающий нуждался в отпущении грехов. И я пошел к умирающему…

Король подошел к священнику поближе, потому что с трудом разбирал его речь. Он не стал садиться, а лишь оперся рукой о стол.

Было заметно, что король приготовился слушать с огромным вниманием.

— Умирающий начал свою исповедь, но не успел он произнести и нескольких слов, как я его остановил.

«Вы — Жерар Тардье, — сказал я ему, — я не могу слушать вас дальше».

«Почему?» — спросил умирающий.

«Потому что я Доминик Сарранти, сын того, кого вы обвиняете в краже и убийстве».

И я отодвинул свой стул от его постели.

Но умирающий удержал меня за полу рясы.

«Отец мой! — проговорил он. — Наоборот, само Провидение привело вас ко мне. О, я пошел бы за вами хоть на край света, если бы знал, где вас искать! Я хочу, чтобы вы услышали мое признание… Монах! Я вверяю вам тайну моего преступления. Сын! Я возвращаю вам невиновность вашего отца. Я скоро умру. После моей смерти расскажите обо всем, что от меня узнаете…»

И он поведал мне ужасную историю, сир: сначала он обокрал самого себя, чтобы подозрения пали на моего отца, который в тот день, будучи замешан в заговоре против вашего брата, оказался вынужден бежать.

Затем этот человек совершил преступление, настоящее преступление, сир!..

— Как вы можете все это мне говорить, сударь, если узнали это на исповеди и, значит, обязаны молчать?

— Позвольте мне договорить, сир… Говорю, заверяю, клянусь, что я не введу вас в грех. Я один рискую погубить свою душу… или, вернее, — Господи Боже мой! — уже погубил! — прибавил он, подняв глаза к небу.

— Продолжайте, — разрешил король.

— Жерар Тардье мне рассказал, как, уступая уговорам своей сожительницы, он решил отделаться от двух своих племянников. Разумеется, такое решение далось ему не без колебаний, борьбы, угрызений совести. И все же он пошел на это… Двое соучастников распределили роли: он взял на себя мальчика, она — девочку. Он преуспел, бросив племянника в пруд и добивая веслом всякий раз, как мальчик появлялся на поверхности…

— Как ужасно то, что вы мне рассказываете!

— Да, сир, я знаю, это ужасно.

— И вы обязаны представить мне доказательства своих заявлений.

— Я представлю вам доказательства, сир. Итак, женщине убить девочку не удалось. В ту минуту как она была готова прирезать несчастную крошку, на крики примчался пес, сорвавшийся с цепи, разбил окно, вцепился женщине в горло и задушил ее. Обливаясь кровью, девочка бежала…

— Она жива? — спросил король.

— Не знаю. Ваша полиция ее похитила, дабы убрать свидетеля невиновности моего отца.

— Сударь, даю вам слово дворянина, что виновные будут сурово наказаны… Но доказательства, доказательства!

— Вот они, — сказал монах, вынимая из кармана связку бумаг.

Он с поклоном передал королю свиток, на котором было написано:

«Это моя полная исповедь перед Богом и людьми; при необходимости она может быть предана гласности после моей смерти.

Подписано: Жерар Тардье».

— Как давно у вас эта бумага? — поинтересовался король.

— Она была при мне все время, сир, — ответил монах. — Убийца отдал ее мне, думая, что скоро умрет.

— И, имея эту бумагу, вы ничего не сказали, не представили ее судьям, не дали ее мне?

— Ваше величество! Разве вы не видите, что здесь написано: исповедь преступника могла быть предана гласности лишь после его смерти.

— Он, стало быть, умер?

— Да, сир, — кивнул монах.

— Давно?

— Три четверти часа назад; именно столько времени мне понадобилось, чтобы добраться из Ванвра в Сен-Клу.

— Должно быть, самому Господу стало угодно, чтобы негодяй умер вовремя.

— Да, я думаю, что Господу была угодна его смерть, сир… Однако, — продолжал монах, опускаясь на одно колено, — я знаю человека столь же ничтожного, еще большего негодяя, чем этот.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил король.

— Я хочу сказать, что господин Жерар умер не своей смертью, сир.

— Он покончил с собой? — воскликнул король.

— Нет, сир, он был убит!

— Убит?! — вскричал король, и вдруг его словно озарило. — Кто же его убил?

Монах вынул из-за пазухи нож, которым он убил г-на Жерара, и положил его к ногам короля.

Нож был в крови.