Сальватор

– Признаюсь, мсье, – сказал Петрюс, начиная уже терять терпение, – что, несмотря на новые сведения, которые вы мне дали… нет… я вас не узнаю.

– Я прощаю тебя, – с лаской в голосе произнес капитан. – И все же, – продолжил он с оттенком грусти, – я предпочел бы, чтобы ты меня узнал: обычно люди не забывают своих крестных отцов.

– Что вы хотите этим сказать? – спросил Петрюс, пристально глядя на моряка и начиная обо всем догадываться.

– Я хочу сказать, неблагодарный, – ответил капитан, – что военным будням и тропическому солнцу пришлось немало потрудиться над тем, чтобы так изменить мое лицо, что ты не узнаешь собственного крестного.

– Как! Это вы – друг моего отца, Берто по прозвищу «Влезь на ванты», с которым отец расстался в Рошфоре и больше уже никогда с той поры не виделся?

– Эх, черт возьми, да! Ну, наконец-то вспомнил, тысяча бойниц! Хотя и не без труда. Ну же, обними меня скорей, мой маленький Пьер. Ведь тебя, как и меня, зовут Пьер. Это имя тебе дал я.

– С большим удовольствием, крестный, – с улыбкой ответил Петрюс.

И, поскольку капитан уже распахнул ему свои объятия, он с ребяческим восторгом бросился ему на грудь.

Капитан так сильно сжал крестника в объятиях, что едва не задушил его.

– О! Черт возьми! Как это приятно! – воскликнул капитан.

Затем, отстранившись, но не разжимая объятий:

– Ну просто вылитый отец, – сказал он, глядя на молодого человека с восхищением. – Ах, когда мы познакомились с твоим отцом, он был точно такого же возраста… Но нет, нет, я очень предвзято к нему отношусь, черт меня подери! Он не столь же красив, как ты. Твоя мать добавила тебе свою красоту и ничего не испортила, мой маленький Пьер. Ах, при виде твоего лица я чувствую себя помолодевшим лет на двадцать пять. Ну, мой мальчик, присядь, я хочу получше тебя рассмотреть.

И, вытерев глаза рукавом одной руки, он другой усадил молодого человека на канапе.

– Слушай, – сказал он прежде, чем сесть рядом. – А я тебя не задерживаю? Надеюсь, ты сможешь уделить мне несколько минут?

– Весь остаток дня, если пожелаете, мсье. И эти несколько минут, которые вы просите, я не уделю вам, а сам их у вас отниму.

– «Мсье»…

Что значит это «мсье»? А, ну да! Цивилизация, город, столица… Был бы ты крестьянином, ты называл бы меня просто крестным Берто. Но поскольку вы кабальеро, вы и называете меня «мсье».

И капитан горестно вздохнул.

– Ах, – сказал он, – если бы твой отец, мой бедный старый Эрбель, знал, что его сын называет меня «мсье»!

– Обещайте мне, что не скажете отцу, что я назвал вас «мсье», и тогда я буду звать вас просто – крестный Берто.

– В добрый час, как говорится! Что же касается меня, то тут уж ничего не попишешь – старая морская привычка! Но я должен буду говорить тебе «ты». Я говорил «ты» и твоему отцу, который был старше меня по возрасту и по положению. Сам посуди, что получится, если такой мальчишка, как ты, а ты и есть мальчишка, будет заставлять меня обращаться к нему на «вы».

– Да никто и не думает заставлять вас желать это, – со смехом ответил Петрюс.

– И правильно делает. Кстати сказать, я не смог бы, обращаясь к тебе на «вы», сказать то, что я должен тебе сейчас сказать.

– Вы что-то должны мне сказать?

– Конечно, господин крестник.

– Тогда говорите, крестный.

Пьер Берто посмотрел Петрюсу в глаза.

Затем, словно делая усилие, произнес:

– Итак, мой бедный мальчик, мы сели на мель?

Петрюс вздрогнул и покраснел.

– Как это на мель? Что вы под этим имеете в виду, – спросил Петрюс, не ожидавший этого вопроса и сбитый с толку прямотой, с которой этот вопрос был задан.

– Конечно, на мель, – повторил капитан. – Другими словами, англичане закинули уже абордажный крюк на нашу мебель?

– Увы! Дорогой крестный, – сказал Петрюс, вновь обретая свое хладнокровие и пытаясь улыбаться, – сухопутные англичане гораздо более жестоки, чем морские!

– Я всегда думал, что наоборот, – произнес капитан с напускным простодушием. – Значит, я ошибался.

– Однако, – живо сказал Петрюс, – вы должны знать всё: меня никто не принуждает продавать обстановку.

Пьер Берто с недоверием покачал головой.

– Почему же – нет? – спросил Петрюс.

– Нет, – повторил капитан.

– Но я вас уверяю…

– Слушай, крестник, не старайся внушить мне, что когда человек продает такую коллекцию, как твоя, что, когда он сумел в твоем возрасте собрать эти японские вазочки, эти голландские сундучки, этот севрский фарфор, эти санксонские фигурки – я ведь тоже любитель подобных безделушек, – он добровольно и с радостью на сердце расстается со всем этим!

– Я и не говорил вам, капитан, – ответил на это Петрюс, стараясь не употреблять слово крестный, которое казалось ему смешным в подобной ситуации. – Что продаю все это добровольно и с радостью на сердце. Но я по крайней мере делаю это без принуждения. Меня никто и ничто не заставляет это делать.