Сальватор

– Но, если честно, мне, право, неловко…

– Почему? Потому что твой крестный, хотя и называет себя капитаном, так и остался по сути неотесанным матросом? Но сердце у него доброе, и ты сам вскоре в этом сможешь убедиться, мой мальчик. Ты меня понял?.. А теперь ступай ложись спать. Завтра будет день, и мы сможем поговорить о твоих делах. Но только признайся, ты ведь вовсе не ожидал сегодня утром, что к твоим берегам причалит галион из Америки с твоим крестным на борту?

– Вы меня ошеломили, оглушили, ослепили. Признаюсь, что если бы вы сейчас не были передо мной во плоти, я решил бы, что все это мне просто приснилось.

– Правда? – не без гордости произнес капитан.

Затем он грустно поник головой и о чем-то задумался.

После нескольких минут молчания он произнес с глубокой грустью в голосе.

– Так вот, крестник, хочешь верь, хочешь не верь, но я бы предпочел иметь хотя бы какой-нибудь талант, а скорее – уж если о чем-то и мечтать, то о невозможном – такой талант, как у тебя, нежели обладать всеми этими неисчерпаемыми богатствами. Я неоднократно уже думал об этом огромном состоянии и всегда читал самому себе вот эти строки из нашего славного Лафонтена…

Ни золото, ни власть нам счастья не дают!Два эти божества – ну что попишешь тут —Приносят только призрачные блага да хлопотный уют.

– Хм! Хм! – произнес Петрюс, показывая, что готов поспорить с капитаном.

– Хм! Хм! – повторил тот с такой же выразительностью. – Дело в том, что, если бы я тебя не нашел, я просто-напросто пропал бы. Я не знал, что мне делать со всем этим богатством. Я, наверное, основал бы какое-нибудь благотворительное заведение, что-нибудь вроде пансиона для покалеченных моряков или опальных королей. Но теперь, когда я нашел тебя, я могу сказать словами Ореста:

Мое богатство обрело лицо другое!

А теперь иди-ка спать!

– Я подчиняюсь вам с превеликим удовольствием. Поскольку завтра я должен встать очень рано: аукцион назначен на воскресенье, и мне надо предупредить оценщика. В противном случае он все вывезет в субботу.

– Что вывезет?

– Мебель.

– Мебель! – повторил капитан.

– О! Успокойтесь, – со смехом произнес Петрюс, – вашу комнату он не тронет!

– Какая разница! Вывезти твою мебель, мой мальчик! – сказал капитан, яростно сводя брови над переносицей. – Хотел бы я видеть, как какой-то гражданский шпак[15], пусть даже и оценщик, возьмет отсюда что-нибудь без моего разрешения! Тысяча бойниц! Да я из его шкуры сделаю парус!

– Вам не придется заниматься этой работой, крестный.

– Жаль, а то я с удовольствием бы этим занялся. Ну все! Спокойной тебе ночи! До завтра! Кстати, я тебя завтра разбужу. Ведь мы, старые морские волки… Стоп! Опять эта присказка! Ладно, поскольку мы, моряки, привыкли вставать с первыми лучами солнца. Поцелуй же меня и иди спать!

На сей раз Петрюс повиновался. Горячо обняв капитана, он поднялся к себе.

Не стоит и говорить о том, что всю ночь ему снились Потоз, Голконда и Эльдорадо.

В своих снах, или, точнее, в первой части своих снов он видел капитана окутанным сверкающим облаком, как гения алмазов и золотых россыпей.

И всю первую половину ночи он провел в восхитительном, феерическом сне, похожем на арабскую сказку. Но над всей этой фантасмагорией господствовала, словно яркая звезда на светящемся небосклоне, его Регина. А Петрюс вплетал в ее волосы блестящие цветы, которые переливались, словно индийские бриллианты.

Скажем все же, что поговорка крестного «мы, старые морские волки» ни разу не вспомнилась ему во сне. Хотя нет, она постоянно всплывала в его мыслях в виде нехорошего пятна на алмазе чистой воды.

На другой день после этого фантастического дня, рано на рассвете капитан «Влезь на ванты», как и обещал, открыл глаза, разбуженный первым лучом света, который пробился в комнату сквозь закрытые жалюзи. И первым делом посмотрел на свой хронометр.

Было только четыре часа утра.

Он не посмел идти будить крестника в такой ранний, скорее ночной, чем утренний, час. И, решив побороться с этим победным солнечным лучом, который заявился к нему без предупреждения, капитан повернулся лицом к стене и закрыл глаза с ворчанием, красноречиво свидетельствовавшим о его решимости снова заснуть.

Человек предполагает, а Бог располагает.

То ли потому, что он уже привык вставать в такое время, то ли потому, что совесть у него была неспокойной, но заснуть снова капитан не смог и, пролежав минут десять, яростно ругаясь, встал с кровати.

Туалет не занял много времени.

Причесав волосы на голове и пригладив бороду, он оделся.

Когда капитан закончил одевание, была уже половина пятого.

Закончив одеваться, он, казалось, снова встал перед трудным выбором.

Что ему было делать по крайней мере час?

Пойти прогуляться.