Сальватор

Граф Эрколано, руки которого были свободными, попытался было схватить противника за воротник.

– Убери лапы! – сказал Жан Бычок.

И так сильно шлепнул графа по запястью, что чуть было не отбил ему руку.

Затем Жан Бычок чуть усилил сдавливание, от чего граф Эрколано высунул язык еще на дюйм.

Возможно, читатель задаст вопрос, почему Жан Бычок, вместо того чтобы требовать от графа Эрколано такую тягостную услугу, которая претила всему существу последнего: отдать ему то, что он взял, не мог сам просто забрать деньги из его кармана? Ведь взять их самому было ничуть не труднее, чем отнять у противника пистолеты и кинжал и перебросить их через стену парка.

На это ответим, что Сальватор сказал плотнику: «Сжимай ему горло до тех пор, пока сам не отдаст тебе эти деньги». А Жан Бычок, исполняя данный ему приказ, не хотел забирать деньги и продолжал сжимать горло графа Эрколано для того, чтобы подвести его к этому поступку.

– Ах, так! Ты не желаешь отвечать? – сказал Жан Бычок, не понимая, что шантажист просто не мог произнести ни единого звука и принимая его молчание за нежелание отвечать.

Поэтому, стараясь добиться ответа, он еще крепче сдавил горло вымогателя.

Но, несмотря на это, и особенно из-за этого тот был не более красноречив, чем раньше.

Он только делал руками отчаянные движения, которые показали Жану Бычку, что в молчании противника было не столько уж упрямства, сколько он предполагал.

Он чуть ослабил хватку для того, чтобы прочесть на лице противника то, чего тот не хотел сказать вслух.

Лицо графа было лиловым, налившиеся кровью глаза вылезли из орбит, язык высунулся настолько, что доставал уже до галстука.

Жан Бычок понял, в чем было дело.

– Ну надо же, до чего этот человек упрям! – сказал он.

И снова затянул гайку.

На сей раз перед глазами авантюриста промелькнули тысячи похоронных огней. Пока ему сжимали горло, он еще сопротивлялся, но после того, как ему дали возможность вздохнуть, а потом снова перекрыли кислород, он живо сунул руку в карман и уронил или бросил на землю девять пачек банкнот.

Жан Бычок, не отпуская горло противника, ослабил хватку. Авантюрист с шумом вздохнул.

Но когда в легкие графа Эрколано проник свежий ночной воздух, в сердце его затеплилась надежда.

Роясь в кармане, в который он положил деньги, граф Эрколано нащупал рукой нож. Обыкновенный нож, которым он пренебрег бы в любой другой ситуации. Но теперь он показался ему кинжалом сострадания.

Вот почему он бросил на землю только девять пачек банкнот, а не десять.

Он рассчитывал, что, роясь в кармане в поисках десятой пачки, сможет раскрыть нож, после чего добьется равенства сил в этой схватке.

Жан Бычок, продолжая держать графа Эрколано, пересчитал лежавшие на земле пачки. Увидев, что их всего девять, он потребовал отдать ему десятую.

– Дайте же мне найти ее в кармане, – сказал вымогатель хриплым голосом.

– Правильно, – сказал Жан Бычок, – давай, ищи!

– Тогда отпустите меня!

– Отпущу, когда отдашь десятую, – ответил Жан Бычок.

– А, вот она, ваша пачка, – сказал вымогатель, бросая десятую пачку рядом с девятью остальными и успев уже открыть нож в глубинах своего бездонного кармана.

Жан Бычок был верен своему слову. Он сказал противнику, что отпустит его, когда получит десятую пачку. Теперь, увидев, что все деньги на земле, он отпустил его.

И тут граф Эрколано решил, что в тот момент, когда плотник повернется к нему спиной и наклонится, чтобы поднять лежащие в трех шагах от него деньги, он сможет наброситься на него с ножом и если не убить, то уж по крайней мере продырявить ему шкуру. Но надежда эта была безумной, мечта пустой. Хотя Жан Бычок и не был изобретателем пороха, который казался прекрасным разрушительным средством такому одаренному человеку, он разгадал гнусный замысел своего противника и смотрел на деньги только одним глазом.

Само собой понятно, что другим он наблюдал за графом Эрколано. И вовремя увидел, как в руке у того блеснуло лезвие ножа. Он протянул руку с ладонью, широкой, как валек прачки, и схватил авантюриста за запястье.

В одно мгновение под нажимом мускулов предплечья плотника нож выпал из руки графа Эрколано, а сам указанный граф упал на колени и опрокинулся на спину.

Жан Бычок уперся коленом в грудь поверженного противника. Послышался глухой треск и стесненное дыхание графа. Поскольку он ловко уложил авантюриста совсем рядом с лежавшими на земле пачками банкнот, он переложил их одну за другой в свой карман.

Погруженный в это занятие, он вдруг заметил, что его противник, продолжая хрипеть, потянулся за ножом.

Жан Бычок понял, что с ним надо кончать, и ударом кулака, которым мог забить животное, чье прозвище носил, вбил, если можно так выразиться, голову шантажиста в землю, сказав при этом с некоторым нетерпением в голосе, которое могло бы показаться комичным, если бы оно не сопровождалось таким сильным действием:

– Мы, значит, спокойно лежать не желаем?

На сей раз то ли потому, что он этого желал, то ли не желал, но авантюрист лежал спокойно.

Он потерял сознание от удара.

Жан Бычок снова пересчитал пачки денег: их было ровно десять.