Сальватор

- Похоже, так и есть, - согласился Людовик, - и я очень ему за это признателен, однако уже половина двенадцатого, а в полдень Жан Робер читает свою драму в театре "Сен-Мартен".

- Но тебе-то ни к чему уходить так рано!

- Прошу меня извинить, дорогой друг; у тебя прелестная мастерская, просторная вполне для тех, кто влюблен уже полгода или год, однако для того, кто любит всего три дня, в ней тесно.

Прощай, дружище! Пойду гулять в лес, пока там нет волка!

- Ступай, Купидон! - пожимая Людовику руку, проговорил Жан Робер.

- Прощайте, мои дорогие! - с оттенком грусти молвил Петрус.

- Что с тобой? - спросил Жан Робер; он был не так занят собой, как Людовик, и печальное выражение Петруса не ускользнуло от его внимания.

- Со мной?.. Ничего.

- Неправда!

- Ничего серьезного, во всяком случае.

- Ну-ка выкладывай, в чем дело.

- Что ты хочешь от меня услышать? Как только лакей доложил о приходе дяди, на меня словно повеяло грозой. Дорогой дядюшка так редко меня посещает, что я неизменно чувствую некоторое беспокойство, когда он приходит.

- Дьявольщина! - вырвалось у Людовика. - Если дело обстоит именно так, я остаюсь и буду твоим громоотводом.

- Нет... Мой громоотвод - это дядюшкина любовь ко мне.

Мой страх абсурден, мои предчувствия бессмысленны.

- Ну, тогда до вечера или, самое позднее - до завтра, - сказал Людовик.

- А я увижу тебя, вероятно, еще раньше, Петрус, - пообещал Жан Робер. Я зайду сказать, как прошло чтение.

Молодые люди простились с Петрусом. Выйдя на улицу, Жан Робер сел в легкий двухколесный экипаж и предложил Людовику подвести его, куда тот пожелает. Но молодой доктор отказался, отговорившись тем, что хочет пройтись пешком.

Пока Жан Робер ехал через площадь Обсерватуар, Людовик прошел бульварами до заставы Анфер и в задумчивости направился в Верьерские леса, где мы его и оставим в одиночестве:

похоже, в этот час ему как никогда хочется побыть одному; кроме того, нас ждут Петрус и его дядя.

Генерал Эрбель нечасто приходил к племяннику, но когда это случалось, то - и надо отдать ему в этом справедливость - он неизменно приносил ему в складках своего плаща небольшую записочку, сопровождая свои действия насмешкой.

Его не было видно около пяти месяцев, то есть с тех пор, как в жизни Петруса произошли большие перемены. Когда он вошел к племяннику, его удивление переросло в изумление, а потом он и вовсе растерялся.

Во время последнего своего визита генерал еще застал жилище племянника таким, каким увидел его впервые: чистенький домик с мощеным двором, украшенным небольшой навозной кучей - на радость шести или семи курицам, предводимым петухом, который с высоты своей вонючей скалы приветствовал генерала пронзительным криком, - а также клеткой с кроликами, хрустевшими остатками салатных и капустных листьев со стола всех квартиросъемщиков, готовых поделиться с животными, которые в дни праздников украшали собой стол консьержки.

В этом парижском квартале, со всех сторон окруженном деревьями, домик походил скорее на крестьянскую хижину, чем на жилище горожан. Но простенький и чистый дом стоял особняком и, по мнению генерала, был надежным убежищем, тихим островком, о каком только и может мечтать труженик.

Первое, что поразило генерала Эрбеля, когда он постучал в свежевыкрашенную дверь, - лакей в такой же ливрее, как его собственные слуги, то есть в ливрее дома Куртенеев, спросил:

- Что угодно господину?

- Как это - что угодно, негодяй? - смерив лакея подозрительным взглядом с ног до головы, отозвался генерал. - Мне угодно увидеть своего племянника, за этим я, собственно, и пришел.

- Вы, стало быть, генерал Эрбель, ваше сиятельство? - с поклоном уточнил лакей.

- Разумеется, я генерал Эрбель, - Подтвердил граф насмешливым тоном, раз я тебе говорю, что пришел к племяннику, а у моего племянника, насколько я знаю, другого дяди нет.

- Сейчас я доложу хозяину, - молвил слуга.

- Он один? - спросил генерал и взялся за лорнет, чтобы получше рассмотреть двор, посыпанный речным песком, а не мощенный, как раньше, песчаником.

- Нет, ваше сиятельство, он не один.

- С женщиной? - спросил генерал.

- У него двое его друзей: господин Жан Робер и господин Людовик.

- Ну ладно, предупредите его, что я здесь и скоро поднимусь к нему. Я хочу осмотреть дом: кажется, здесь премило.

Как мы видели, лакей поднялся к Петрусу.

Оставшись один, генерал мог рассмотреть все не торопясь и оценить разнообразные изменения, постигшие дом и двор его племянника.

- Ого! - воскликнул он. - Похоже, домовладелец Петруса приказал подновить свой домишко: вместо навозной кучи - клумба с редкими цветами; вольер с зелеными попугайчиками, белыми павлинами и черными лебедями на месте клетки с кроликами; а там, где был навес, теперь конюшни и каретные сараи...

А-а, вот недурная упряжь.

И, как знаток, он подошел к подставке для конской сбруи, на которой громоздились предметы, привлекшие его внимание.

- Ага! - сказал он. - Герб Куртенеев! Значит, упряжь принадлежит моему племяннику. Ах так! Уж не появился ли у него еще один дядюшка, о котором я не знал, и не получил ли он после него наследства?