Сам о себе

Пресса отнеслась к новому спектаклю и к моей работе, в частности, довольно хорошо. Мнения, как и всегда, разделились, были некоторые скептические оценки, в нескольких рецензиях меня обвиняли в неврастении, натурализме, даже патологии. И это было в какой-то степени справедливо.

Глава XXVI

Углубление кризиса Театра имени Мейерхольда. Строительство нового здания. О выразительности. О точке зрения. Минута идеального театра. Проект японского архитектора. Любовь, вера, неудовлетворенность. Отдушина души. Художественное чтение. Первые шаги. «Я». «История Карла Иваныча». Становление стиля

Но неудачи, даже не вполне осознанные, не проходят бесследно.

Отношения с Мейерхольдом постепенно стали опять натянутыми. И для этого было очень много причин. Несмотря на то что я сам виноват в том, что не вполне справился с ролью Ломова, эта неудача усилила чувство неудовлетворенности не только собой, но и состоянием театра и перспективами своей работы, которые были крайне неясны.

Отношение Мейерхольда ко мне также изменилось. Он был удовлетворен моей работой в Ломове, но не мог также не видеть, что я не оправдал его надежд в полной мере. Мне казалось, что он начинал терять вкус ко мне как к актеру. Впрочем, возможно, что здесь сыграла свою роль и моя мнительность.

Мое настроение усугублялось еще тем, что задачи театра незаметно сужались. Мне думается, что Мейерхольд к этому времени несколько снизил свою активность как художник-революционер, для него потускнела романтика революции, которая заменилась буднями. В жизни появилось мещанство нового рода, в искусстве, в литературе, появлялись произведения, которые казались ему потрафляющими дурным вкусам. Все это увеличивалось личной обидой, ущемленным самолюбием, а ущемлено оно было тем, что он сознавал, что теряет то влияние и авторитет, которые имел в первые годы после революции. Он сам и сама жизнь ставили его в обособленное положение.

Он в большой мере суживал задачи театра и думал уже не столько о «театре, созвучном эпохе», сколько, на мой взгляд, о театре эпатирования. Слишком много он думал тогда и о театре одной актрисы, которой была его жена Райх. Он нежно и глубоко любил Зинаиду Николаевну и, по-видимому, решил весь свой талант и все свое мастерство посвятить ей. Появилась «Дама с камелиями», где он сделал все, чтобы средние способности З. Н. Райх засверкали драгоценными переливами его таланта – таланта постановщика. Шли разговоры о том, что будет поставлен «Гамлет» с Райх в роли Гамлета. Заказывались пьесы и выискивались гастрольные роли для Райх. Все это не могло не нервировать меня как ведущего актера театра. Правда, Мейерхольд не забывал и обо мне, как это видно из чеховского спектакля. Он задумал постановку «Бориса Годунова», которую хотел делать в новом, перестроенном помещении. Совершенно неожиданно он намечал меня на роль Бориса. Он видел Бориса Годунова тем безродным татарином и зятем Малюты, о котором говорит Шуйский. Откровенно говоря, я не верил и не понимал, как я буду играть Годунова и может ли это быть успешно и интересно. Но и этот замысел его потускнел, и он перестал о нем говорить, так как появились все те же неотложные заботы о подыскании тем и пьес для Райх.

Затянувшаяся перестройка театра на площади Маяковского способствовала углублению кризиса Театра Мейерхольда.

Дело в том, что Мейерхольду не было отпущено необходимых сумм для кардинальной реконструкции его театра, а только на необходимый капитальный ремонт. Мейерхольд поступил по-своему: сначала он разрушил здание театра, а затем начал строительство нового здания на деньги, отпущенные на ремонт, в надежде, что в дальнейшем здание на центральной площади не оставят в недостроенном виде и для завершения строительства выделят необходимые средства. Конечно, при таком положении дел строительство затянулось на долгие годы, хотя все же шло, согласно намеченному Мейерхольдом плану.

Проект нового здания театра мне не нравился и это также не воодушевляло меня и не радовало грядущими перспективами (на основе этого проекта был возведен потом Зал имени Чайковского). В Театре имени Мейерхольда партера не должно было быть. Партер, по проекту, заменяла сцена, которая как бы выступала вперед в виде арены, в большей степени, чем это было в древнегреческом театре. Зрители окружали эту сцену-арену с трех сторон. Сцена с выдвигающимися из-под пола площадками и конструкциями должна была быть механизирована.