Самая большая ошибка Эйнштейна

Основная идея оказалась столь простой и красивой, что позже Эйнштейн легко объяснил ее своему младшему сыну Эдуарду. Представь себе, говорил он, маленькую гусеницу, которая кружит по очень большому стволу дерева. Она не знает и не может знать, что ствол под ней – не плоская, а выпуклая поверхность, и что, ползя, она проделывает в пространстве некую кривую. Лишь мы, глядя на это с некоторого расстояния, способны видеть, что происходит на самом деле. Эйнштейн растолковывал сыну, что проводит столько времени у себя в кабинете, потому что пытается придумать способ, каким гусеница, ползающая по стволу и не покидающая его, могла бы понять, что ее мир на самом деле искривлен.

Эйнштейн по-прежнему много занимался интеллектуальным «гольфом», но Гроссман время от времени оказывал ему большую помощь в качестве партнера по интеллектуальному «теннису». «Сейчас я занимаюсь исключительно проблемой гравитации, – писал Эйнштейн в Мюнхен физику Арнольду Зоммерфельду (некогда относившемуся к нему с подозрением, но теперь полному восхищения). – И я убежден, что с помощью моего здешнего друга-математика сумею преодолеть все трудности».

Гроссман с Эйнштейном оказались хорошим научным тандемом, хотя и любили обыгрывать свои несходства. Гроссман, подмечал Эйнштейн, был «вовсе не таким рассеянным чудаком», как он сам. В те два неполных года, что они вместе провели в ETHZ, Эйнштейн расхаживал в мятой, но удобной одежде, тогда как Гроссман всегда щеголял в безукоризненном костюме, в белоснежной рубашке с высоким воротничком. Когда Эйнштейн, поддразнивая друга, замечал, что предпочитает держаться подальше от математики, ибо она «разбита на бесчисленные специальные области, на каждую из которых может уйти целая жизнь, а ведь наша жизнь так коротка», Гроссман отвечал, что физика до смешного проста и в ней имеется лишь одна полезная идея: до изучения этой науки он, «садясь в кресло и чувствуя остаток тепла того, кто сидел там до меня, всякий раз брезгливо вздрагивал. Теперь это прошло. Физика научила меня, что теплота – вещь совершенно безличная».

От того периода сохранилась, в частности, записная книжка, куда Эйнштейн заносил свои идеи. Это маленький томик в коричневом кожаном переплете, заполненный аккуратными чернильными значками, причем все они чуть наклонены вправо. На первой странице владелец книжки решает всякие забавные задачки: к примеру, рисует схему железнодорожных путей и параллельных вагончиков, которая должна помочь ему решить более сложные проблемы. А потом он углубляется в серьезные расчеты. Уже через несколько страниц появляется молящее «zu umstaendlich» («слишком запутанно»): Эйнштейн чувствует, что застрял, пытаясь перечислить искривления так, чтобы те имели смысл для наблюдателя, глядящего на поверхность с любого направления. В другом месте появляется обнадеживающее «Гроссман»: его друг предложил важнейшую идею, которая очень помогла.

В 1913 году они с Гроссманом представили свои первые находки в совместной статье, остроумно разбитой на две части: Гроссман подписал математическую, а Эйнштейн – физическую. Но Эйнштейн быстро шел дальше. К концу года он договорился о том, что в начале следующего займет престижную должность в Берлине (на полной ставке). Гроссман уже сделал для него все, что мог.

Дальше Альберт двигался один.

* * *

Завершение того, что они начали вдвоем, стало тяжелейшей работой в жизни Эйнштейна. «По сравнению с этой проблемой исходная теория относительности [1905 года] – просто детская игра, – писал он. – Никто из тех, кто не прошел через подобные терзания и обманчивые надежды, не поймет, из чего слагается такой труд».

Коллеги видели, насколько глубоко он погрузился в свои исследования. «Эйнштейн так погряз в гравитации, что глух ко всему остальному», – сообщал Арнольд Зоммерфельд одному из коллег. Шли месяцы. «Никогда в своей жизни я так себя не истязал», – признавался Альберт. Все это время он чувствовал: вот-вот проклюнется нечто гораздо более великое, чем E = mc², нечто словно бы ожидающее, когда его наконец увидят. «Природа показывает нам лишь кончик львиного хвоста, – писал он в Цюрих давнему другу-криминалисту Генриху Зангеру. – Но у меня нет никаких сомнений, что он принадлежит льву, хотя из-за своих колоссальных размеров зверь не может непосредственно явить себя наблюдателю».

Имелось и еще одно затруднение. Переезд в 1912 году из Праги обратно в Цюрих ничем не помог их с Милевой браку. Отчасти причиной стал сексизм эпохи, подталкивавший умную и образованную Милеву к жизни, целиком сосредоточенной на домашних заботах. К тому же, увы, Эйнштейн увлекся своей дальней берлинской родственницей Эльзой Ловенталь, вдовой с двумя взрослыми дочерьми.