Самая хитрая рыба

В облако над детским домом вонзился месяц, темно-желтый, как драконий зуб. Считалось, что в здание ночью невозможно попасть постороннему. Но Мансуров посторонним не был.

Он вскарабкался на клен, растущий у стены, повис на ветке и, перебирая руками и раскачиваясь, добрался до подоконника на втором этаже. В теплое время года окна открывали настежь (Гусыня была убеждена в исключительной пользе свежего воздуха для детей), но везде стояла прочная сетка, защищавшая от комаров снаружи и от дурости малолеток, способных вывалиться из окна, – внутри.

Антон вытащил нож, взрезал сетку и бесшумно пробрался внутрь. В коридоре, как всегда, горела лампочка, чтобы младшим детям не страшно было выходить из спальни.

В туалете он смыл кровь, задумчиво потрогал синяк над губой. Все-таки одному удалось его достать… В пылу драки он этого даже не заметил.

«Футболку завтра застираю, – решил Антон, – а теперь спать, пока меня никто не засек». С этой мыслью он вышел из туалета и наткнулся на заведующую.

Они молча уставились друг на друга. Ее присутствие стало для Мансурова неожиданностью. Гусева часто задерживалась в учреждении допоздна, но на ночь оставалась на его памяти всего три или четыре раза.

С персоналом, который дежурил этой ночью, у него не должно было возникнуть проблем: этих он начал прикармливать сразу, как только у него появились собственные средства, и на его опоздания они закрывали глаза. О происхождении денег у него никто не спрашивал, а если бы спросил, у него был готов убедительный ответ.

Но сегодня он задержался намного дольше обычного. И его вид мог привлечь… ненужное внимание.

– Антон, – без выражения сказала заведующая.

– Валентина Викторовна, – так же бесцветно отозвался Мансуров.

Они продолжали смотреть друг на друга. Она знала, что он нарушил все мыслимые правила, а Антон знал, что она знает.

И ждал, когда прозвучит вопрос. Единственно возможный, который она просто обязана была задать подростку, шлявшемуся ночью по этажу в порванной уличной одежде и с разбитым лицом. «Валяй, спрашивай!» – мысленно крикнул он. Этот вопрос был равнозначен объявлению войны, и он почти желал ее начала. Противостояние с заведующей поставило бы крест на его нынешней жизни, но в эту минуту Антону было наплевать. Да будет битва! Он прикончит ее. Свернет Гусыне ее складчатую шею. Сожрет ее сырую печень, как делали туземцы Океании, расправившись с врагом. Она трусит. Она его боится.

– Иди в свою комнату, – ровным тоном сказала заведующая.

Антон сверлил ее ненавидящим взглядом до тех пор, пока Гусыня не отвела глаза. Тогда, с трудом удержавшись от того, чтобы не сплюнуть ей под ноги, он пошел, нарочито медленно, враскачку, сунув руки в карманы, с наслаждением слизывая соленую кровь, снова потекшую из разбитой губы.

11

– Мы встретились пятнадцатого, рано утром, – сказал Дидовец. – Отличный был день.

Неправдоподобно отличный. В такие дни не случается ничего плохого.

Тетка храпела, пока он одевался, а потом где-то неподалеку щелкнуло радио и ведущие «Европы Плюс» заговорили бодрыми голосами. Казалось, кто-то поставил саундтрек к сегодняшнему дню, и мелодия утра сплеталась из шороха его шагов, из щелчка ключа в замке, из попсовой песенки, которая зазвучала, когда он прошел мимо соседских окон.

Такая спокойная, такая знакомая мелодия.

Петя видел все как будто издалека, с той отстраненностью, с которой хворый старик глядит сквозь стекло, сосредоточенный на своих ощущениях, а не на безмерно далекой жизни за окном. В то же время пространство вдруг стало чрезвычайно, навязчиво детализированным, как бывает во время кошмаров или на рисунках психически больных. Ему в глаза бросались выщербины на рябом асфальте, и тяжелые шмелиные туши над одуванчиками, и облупившаяся краска, и ползучие трещины – везде, везде: заборные доски были в трещинах, и штукатурка, и тротуар, и стволы деревьев, и даже на ладони, поднесенной к лицу, Петя увидел длинную царапину. Мир трескался на его глазах.

Мансуров и Белоусов ждали возле машины. Они выглядели совершенно такими же, как всегда. У Макса на запястье болтался браслет.

– Садись, – кивнул Мансуров.

– А где эти? – спросил Дидовец, когда они выехали из двора. Имен троих отморозков, которых приставил к ним Рябов, он не назвал – отчасти потому, что всем было понятно, о ком идет речь, а отчасти из суеверных соображений. Петя всерьез опасался случайно вызвать эту нечисть.

– Хрен их знает. Ты же не думал, что они с нами поедут?

Дидовец пробормотал что-то нечленораздельное. У него вспотели ладони.

– Петь, ты не волнуйся. – Макс обернулся к нему с пассажирского сиденья и ободряюще улыбнулся. – План же простой, да? Дождемся инкассаторов. Подъедем. Заберем сумку. На, держи…

Петя увидел, что ему протягивают, и рот вдруг наполнился неприятно горячей слюной. Это была маска с прорезями для рта и глаз.

– Автомат, извини, не дам. – Белоусов шутливо помахал игрушечным пистолетиком. Дидовец был уверен, что Рябов издевался над ними, но Макс воспринимал игрушку как доказательство, что все будет понарошку.