Самая кровная связь. Судьбы деревни в современной прозе

Однако следователь, воспользовавшись тем, что Тетерин раскатал пулю, отказывается верить охотнику. Боясь поставить под удар влиятельного Дударева, следователь возводит на охотника напраслину: будто ради того чтобы выгородить Митягина, неумелого стрелка, которого он необдуманно взял на охоту, медвежатник выдумал историю с пулей. Следователь пугает старого охотника судом за ложные показания, и Семену Тетерину уже мерещится скамья подсудимых, тюрьма. Он честный человек, и найденная пуля буквально жжет ему руки, мучает и изводит его. В ней — правда, спасение невинного Митягина, и в ней же — неясная, глухая, темная и потому особенно страшная опасность для Семена. Угроза следователя много значит для этого бесхитростного, храброго, но социально пассивного человека. Жизнь ставит его перед выбором: пойти против совести или подвергнуть риску самого себя. И — странное дело — этот бесстрашный человек, убивший шесть десятков медведей, не знает на этот раз, как вести себя.

Оказывается, для борьбы за правду с тем злом, которое представлено в повести в образе карьериста Дитятичева, нужны мужество и внутренняя сила не меньшие, чем в бою. Иные, чем в схватке со зверем. Оказывается, жизнь наша — это суровый, трудный бой за человечность, правду, истину с социальных, гражданских позиций, к которому Семен Тетерин никак не готов.

В минуту слабости Семен Тетерин выбрасывает пулю в болото, на суде, путаясь и заикаясь, отрекается от истины и предает не только Митягина, но и самого себя. И уж потом, когда правда восторжествовала, судит себя самым беспощадным судом: «Он сидел, сжав лицо широкими ладонями. Как случилось?.. Сколько себя помнит — не приходилось краснеть перед людьми, знал себе цену. До чего дошло: последние месяцы, считай, заячьей жизнью жил. Это он-то!.. Вперед наука. Наука?.. Ежели б в семнадцать лет такая наука выпала, а он уже не мальчишка — старик, через четыре года за шестой десяток перевалит. Не поздно ль учиться...

Нет более тяжкого суда, чем суд своей совести».

Еще более сурово судит самого себя — и автор вместе с ним — герой повести Георгия Семенова «Дней череда», также охотник, «природный» человек Рыжов.

Проза Георгия Семенова, в особенности когда он пишет о природе, воспринимается не глазами, но — всеми органами чувств. Она яркая, звонкая, запашистая даже тогда, когда речь идет, к примеру, об озере. «Озеро в белых берегах словно бы залили прозрачным льдом». Это сказано мастерски. И туманный, таинственный подводный мир подо льдом, и звучание устанавливающегося льда, когда каждая трещина, «зарождаясь где-то, пела и выла, гудела, скрежетала и гнусавила, и все эти звуки гулом разносились по озеру», — все это можно увидеть и услышать только крайне внимательным, острым, знающим природу ухом и глазом.

Так видит природу герой повести «Дней череда» Рыжов.

И хоть живет Рыжов в городе, вернее, в маленьком городке, душа его, чувства и помыслы — там, в лесу, который его кормит и дает осмысленность существованию. Когда и куда уходил Рыжов из города, никто не знал. В городе он тоже появлялся вдруг. «Торговал грибами, березовыми и дубовыми вениками, мочалками или корзинами, предлагая свой товар с таким мраком в глазах, что мало кто осмеливался торговаться с ним. А Рыжов никогда и не уступал в цене.

Стоял он на учете в районной милиции как человек без определенных занятий», — сообщает нам автор о своем герое, всем последующим повествованием своим доказывая, что это еще ровно ничего не значит. Ибо «мрак в глазах» и отсутствие «определенных занятий» объяснялись и натурой, и судьбой Рыжова: добрый человек, он любил лес, лесные занятия, природу и на вопрос: «Мужское ли это дело корзинки плести?» — резонно отвечал: «...Никто их не умеет делать. А вот я, Рыжов, я умею. Дед умел, отец умел, и я тоже. И работа приятная: что корзинка, что мочалка или грибы сухие лесом пахнут». А когда ушла, сбежала от Рыжова красивая, без памяти им любимая жена, оставив сына на его руках, и появился у него вот этот «мрак в глазах», — только лес и выручил, вылечил его. Помог не только в живых остаться, но и сохранить, утвердить в душе свои человеческие уставы.

Это — столь же естественные, как природа, и столь же простые и ясные нравственные уставы. «Да ты не волнуйся за меня, — говорил он участковому. — Я живу честно... Рыжовы всегда жили честно... Не первый год меня знаешь... нешто я хорошим людям делал когда плохое».

И «мрак» в его глазах полыхает навстречу не людям вообще, но таким, как его сосед Сердюков, как обманувшая его Харечкина, считающим Рыжова, с его простыми нравственными нормами честности и добра, «дураком», «чудаком». Без договора, без задатка рубит Рыжов, по протекции Сердюкова, терраску к дому Харечкиной. «Работа по душе, конечно: лесом пахнет... Но ведь кроме уговору ничего нет», — сомневается Рыжов: «Ну, ты чудак! Лесом пахнет! Разве работа, окромя работы, чем-нибудь пахнет?.. Моя работа, считай, ржавчиной да окалиной пахнет, если принюхаться... — похохатывает в ответ Сердюков... — Это когда за столом жареным мясом...»