Самайнтаун

Джек замолчал, прислушиваясь к воющему дымоходу и самому себе. Знание, спящее в глубине, имеющееся у Джека на уровне инстинктов, но которое он не мог осмыслить, ощущалось как фантомная боль в отсутствующей конечности. Каждый раз, когда он пытался пошевелить ей, сосредоточиться, у него начинала раскалываться голова, которой тоже не было. Жалящее чувство, вызывающее лишь одно желание – позволить себе забыть и не мучиться.

– Ты помнишь хоть что‐то о себе, Джек? – спросила Роза осторожно. Должно быть, заметила, как Джек вдруг стал задумчив. Он даже не заметил, когда она поставила ружье на пол. – Если не то, кто ты и где твоя семья, то, может быть, что ты делал в этом лесу и что случилось… Что заставило тебя забыть…

Джек молча посмотрел на ближайшее к нему окно. Где‐то там, вдалеке, сквозь запотевшее стекло, сумрак и грозу, если очень-очень захотеть, приглядевшись, можно было заметить рослые верхушки вязов. В их корнях доцветали темно-голубые цикории, а за ними, если пройти чуть дальше, распростиралось топкое болото. Джек помнил и его. А еще – странный свет, не желтый и не солнечный, но холодный голубой, текущий прямо у него из рук, будто из-под кожи и нутра. Ведь, может, у него и не было головы, зато была особенная…

– Свеча! – ахнул он. – Я помню свечу!

«Заботься о свече, Джек».

Джек зашарил руками по грязным оборванным штанам, словно она правда спряталась бы где‐то в них. В памяти, будто прожженной до дыр тем самым голубым огнем, вспыхивали такие же голубые искры, за которые Джек принялся отчаянно цепляться. Это напоминало ловлю светлячков: едва Джек дотрагивался до них, как те тут же затухали. И снова это давящее чувство, словно на плечи водрузили мешок с песком… Джек глянул на свои пальцы, покрытые бледно-розовыми волдырями и следами воска, и пробормотал:

– Как я мог забыть?! Я держал свечу все время… Где она? Эта свеча не должна погаснуть…

– Она там, – сказала Роза вдруг и указала рукой на подоконник.

Поверх того, застеленного овчинными отрезами, плешивыми из-за прожорливой моли, стояло несколько стеклянных коробов с кованой оправой. Некоторые простые и круглые, а некоторые квадратные и рифленые, как скворечники или ларцы. В светильнике, простом и черном, с маленькой петлей на крышке, чтобы продеть туда палец и освещать себе путь, действительно мерцало что‐то необычное. Джек подорвался с места, быстро обошел Розу, споткнувшись о ночной горшок и напрочь забыв о ее ружье, и прильнул к подоконнику всем телом. То действительно была его свеча – единственная из всех с голубым огнем, высокая, почти с два пальца, и, как косичка, сплетенная из семи узеньких стержней. Как и прежде, свеча эта капала воском и шипела, но не таяла; горела мерно, но не обжигала. От нее веяло холодом, как от свежевскопанных могил. Джек даже приоткрыл окошко фонаря, чтобы убедиться в этом.

– Ты так сжимал ее обеими руками, что я сразу поняла – это нечто очень важное, – произнесла Роза за его спиной. – Решила спрятать понадежнее, туда, где ветер и сырость точно не достанут.

– Спасибо, – ответил Джек, и опьяняющий, животный ужас наконец‐то полностью сошел с него, будто тяжелый плащ расстегнули и сбросили на землю. – Эта свеча и впрямь мне дорога. Не помню тоже, почему, но мне надо ее беречь. Ты не против, если мы оставим ее в этом фонаре?

Роза кивнула, и тогда Джек вернулся на свое место, стараясь не замечать, что оружейное дуло по-прежнему всюду следует за ним, как взгляд Розы, куда и как бы он не повернулся. Зато он не стал скрывать того, что заметил, как она побледнела – в разы сильнее, чем до этого. Неужто все еще боится? Когда он сел напротив, Роза даже слегка ссутулилась, пригнулась грудью к ружью и прикрыла глаза.

– Что‐то не так? Ты плохо себя чувствуешь? – поинтересовался Джек, встревожившись.

– Угу, – кивнула она. – Голова кружится и тошнит, но ничего серьезного. Такое бывает, когда живешь одна в лесу и к тебе на порог падает человек без головы.

– А почему ты живешь в лесу одна?

– Потому что одной мне лучше, – выпалила она слишком быстро, чтобы это было правдой. – И потому что семья меня изгнала. Быть одной значит никого больше не подводить и не позорить.

– Позорить?.. Ты сделала что‐то плохое? – спросил Джек.

– Да, – Роза грустно улыбнулась. – Я полюбила, а меня – нет.