Сами мы не местные

— А есть тоже обязательно?

— Можете сказать, что муж требует, чтобы вы ели дома. Так часто бывает, они поверят.

Так что я беру вышитый головной платок, серьги, одеяло и какие-то бормол, а потом долго и старательно вру: сначала про требовательного мужа, потом про контракт. Наконец удаётся им втемяшить, в какой форме я хочу получить вознаграждение. Домой я возвращаюсь в полном обалдении. Мальчишка на заднем сиденье (ему же надо лошадь забрать) всё так же молчит. Орива хрустит какой-то едой и очень довольна жизнью.

Стоит мне притормозить около дома, парнишка выскакивает через борт и бегом мчится к стойлам, а потом — ни спасибо, ни до свиданья — галопом на лошади через забор и прочь отсюда.

— Чего он так испугался? — недоумеваю я.

— У вас глаза ненормального цвета, все дети боятся. Ирих сначала тоже боялась, но ей Унгуц объяснил, что это не плохо.

— А что ж ты этому не объяснила?!

— Да станет он слушать чужую тётку! Тем более, я же с вами заодно, — и она снова покатывается со смеху. Я всегда считала смешливость хорошим качеством, но сегодня что-то призадумалась…

Поскольку целитель в отъезде, а Орива на сегодня уже получила свою дозу практических знаний, я не торопясь созваниваюсь с мамой, договариваюсь насчёт бисера. Она тоже его очень любит, правда, низать ей лень, так что она предпочитает клеить. Но мои древние коробочки одну за другой успешно отправляет на Муданг. Я всё ещё помню, как добраться до почты, так что совершаю вторую на сегодня автомобильную прогулку по окрестностям Ахмадхота, забираю бисер (одна коробочка всё-таки потерялась по дороге, но это не трагедия, я же всё равно не помню, что именно в ней было) и возвращаюсь домой, где могу спокойно валяться на диване и вышивать мужу куртку.

Сеточка, которая вставлена в лацканы и рукава, идеально подходит для крестика, так что я нахожу в Сети красивую схемку с красными драконами, ставлю на буке какую-то передачку про животных серий на четыреста и сажусь стегать — сначала крестиком, а глазки и гребень ещё для блеска бисером. Еды у нас ещё со вчера осталось, Унгуц на соседнем диване шуршит своими бумажками, благодать… Я даже не успеваю досмотреть первый сезон передачки, когда на груди уже всё вышито. Меня подмывает кому-нибудь похвастаться, а тут как раз Старейшина сидит.

— Гляньте, прилично выглядит?

— Ух ты, как ярко! — восклицает Старейшина. — Земные нитки, небось? У нас-то растительные нитки так ярко красить не умеют, только шерсть. Да с бусинами… Смотри, как бы Азамат не постеснялся такую красоту носить, а то с его внешностью может решить, что неуместно…

— Я ему постесняюсь! Вы-то не думаете, что ему не подобает?..

Унгуц хитро щурится.

— Лизонька, я думаю, что как ты сделаешь, так и хорошо. В дарёной вещи твоё отношение проявляется, а не его самомнение, так что тут тебе решать. Раз ты считаешь его достаточно красивым, чтобы в эдакое пламя одевать, другие пусть завидуют. Но это, конечно, сильно… и драконы, не трава какая-нибудь… чего это тебя на драконов понесло вдруг?

Пожимаю плечами.

— Мне всегда смешно, когда всякие щуплые подростки ходят все в драконах и тиграх на всех местах. А Азамат — он такой большой и сильный, такой крутой, ну и мне хочется правильно акценты расставить. Я хочу сказать, если уж он не будет носить такие выразительные узоры, то всем остальным тем более не подобает.

Унгуц кивает мне благосклонно.

— Тоже логика. И всё-таки бусины на куртку… Я понимаю, ожерелье бы сделала или рубашку парадную расшила… А то даже для вас дороговато, мне кажется.

— Ой, да у меня этих бусин! А кончится, попрошу маму купить, на земле они страшно дешёвые. На два хёра можно полкило набрать.

— Вот оно как, — удивляется Старейшина. — Ну тогда тебе, конечно, сами боги велели этим пользоваться. У нас-то бусины вручную делают, а это очень трудная и кропотливая работа, вот и стоят они кучу денег. А импортные редко привозят…

Ближе к вечеру является мой клуб. Я немедленно хвастаюсь всем свежевышитой курточкой. У Эцагана и Оривы реакция одна: «Ой, бусины! И не жалко денег?!» Орешница несколько более сдержана и даже говорит пару комплиментов моей вышивке прежде чем страдальчески вздохнуть, дескать, мне бы хоть столько бисера, уж я бы развышивалась…

Я щедрым жестом отдаю ей одну из коробочек, ту, где всякого разного понамешено, от каких-то старых бус. Это приводит всех в бурный экстаз, и в этом состоянии мы стремительно плетём начатые позавчера гобелены до посинения.

Из детского клуба приходит Ирих, и я тут же кидаюсь к ней с расспросами.

— А ты правда меня боялась из-за того, что у меня глаза голубые?

— Чуть-чуть, — смущается она.

— А почему? Вот, волос моих никто же не боится!

— Потому что у тёти-грозы синие глаза, — мямлит она.

В моём представлении о муданжском пантеоне никакой тёти-грозы не обнаруживается, так что приходится просить помощь зала.

— Укун-Танив знаю, Укун-Тингир знаю, громовую птицу знаю… и кто из них тётя-гроза?

— Никто! — смеётся Орешница. — Тётя-гроза живёт в синих тучах, и от неё происходят молнии и гром. А непослушные дети от неё получают уколы в пальцы.