Цензура
Насколько позволительно подвергать цензуре чтение ребенка? На книжных полках у меня в кабинете стоят разные книги по психологии и о сексе. Каждый ребенок может свободно брать их оттуда в любое время. Тем не менее я сомневаюсь, что к ним когда-нибудь проявили какой-нибудь интерес больше, чем один или двое детей. Никто из детей ни разу не просил у меня «Любовника леди Чаттерлей», «Улисса» или книги Крафт-Эббинга. Лишь один или двое старших брали энциклопедию сексуальных знаний.
Однажды новая ученица, четырнадцатилетняя девочка, взяла из моей библиотеки «Дневник молодой девушки». Я видел, как она читала ее и хихикала. Шесть месяцев спустя она прочла ее второй раз и сказала, что это довольно скучное чтение. То чтение, которое для невежества представлялось острым, стало для знания вполне обыкновенным. Эта девочка пришла в Саммерхиллл с грязным невежеством, нашептанным по темным углам. Конечно, я просветил ее по сексуальным вопросам. Запрет всегда заставляет детей читать книги тайком.
Когда мы были детьми, наше чтение строго контролировали, и поэтому нам ужасно хотелось добраться до «Тесс из рода д'Эрбервиллей», Рабле или переводов французских бульварных романов. Иначе говоря, цензура использовалась в качестве критерия для отбора наиболее интересных книг.
Цензура бессильна в том смысле, что она никого ни от чего не защищает. Возьмите, например, «Улисса» Джеймса Джойса, книгу, когда-то запрещенную к изданию в Англии и Соединенных Штатах, но доступную в Париже или Вене. В нем есть слова, которые принято считать непристойными. Наивный читатель этих слов не понял бы, а искушенного, уже знакомого с ними, они не смогли бы испортить. Я помню, как меня критиковал один директор школы за то, что я поставил в школьную библиотеку «Пленника Зенды». Я удивленно спросил почему. Он сказал, что в первой главе речь идет о внебрачных детях. Я эту книжку прочел дважды и ни разу не заметил этого факта.
Мысли детей, похоже, чище, чем у взрослых. Мальчик может прочесть «Тома Джонса» и не заметить непристойных пассажей. Если мы освобождаем ребенка от невежества в отношении секса, мы делаем любую книгу безопасной. Я категорически против цензуры книг в любом возрасте.
Однако вопрос о цензуре чтения становится более трудным, если речь идет не о сексе, а о страхе. Такая страшная книга, как «Дракула» Брема Стоукера, может произвести тяжелое впечатление на нервного ребенка, и умышленно я не стал бы оставлять эту книгу у такого ребенка на виду. Тем не менее, поскольку моя работа состоит в том, чтобы попытаться выявить корни страхов, я не стал бы и запрещать ребенку прочесть ее, скорее я направил свое внимание на симптомы, порожденные чтением этой книги.
Я вспоминаю, как, будучи ребенком, был ужасно напуган библейской историей о детях, съеденных медведицами, но никто же не предлагает подвергать Библию цензуре. Многие дети читают Библию в поисках неприличных пассажей. Мальчиком я знал их все с номерами стихов и глав. Сейчас мне пришло в голову, что мой испуг в связи с медведицами мог быть результатом укоров совести в отношении других частей Библии.
Мы склонны преувеличивать влияние кровожадных историй на детей. Большинство их способны получать удовольствие от самых садистских рассказов. Воскресными вечерами, когда я рассказываю ученикам приключенческие истории, в которых они в последний момент с трудом спасаются из котла людоеда, они прыгают от восторга.
Испугать скорее может какая-нибудь история о сверхъестественном. Большинство детей боятся призраков, особенно дети из религиозных семей. Здесь, как и в вопросах секса, правильный метод состоит в уничтожении страха, а не в цензуре книг. Я признаю, что убить призраков, живущих в душе, трудно, но учитель или врач должен попытаться это сделать. Долг родителей состоит в том, чтобы не позволить призракам забраться в душу ребенка.
Родители никогда не должны читать своим детям сказки о жестоких великанах и злобных ведьмах. Некоторые сомневаются, читать ли такую сказку, как «Золушка», на том основании, что в ней неправильная мораль: чисть кухонные котлы с утра до ночи, сидя на золе, и волшебница-фея приведет тебе принца в мужья. Но какое вредное влияние, скажите, может оказать «Золушка» на здорового ребенка?
В каждом железнодорожном книжном ларьке полно книжек о преступлениях. Когда шестнадцатилетний мальчик стреляет в полицейского, миллионы читателей этих книжек не понимают, что так он изживает фантазии, знакомые и им. Увлечение триллерами разоблачает нашу неспособность играть, фантазировать, творить. В сущности, триллер обращен к нашей подавленной ненависти и желанию причинять вред и убивать.