Самосбор: Легенды Гигахрущевки

Мама повернулась и посмотрела на Степку грустными-грустными глазами.

– Мы Вам выдадим дополнительный паек. Партия будет Вами гордиться! – вкрадчиво продолжал главврач.

Затем он перешел на шепот. Сначала спокойный. Потом все более и более яростный. Слов было не разобрать. Он смешно размахивал руками, а Степина мама лишь кивала, опустив голову. Совсем как Степка, когда разбил мамину любимую кружку. Вдруг шепот стих. Гермодверь жилячейки закрылась. Мама подбежала к Степке и крепко-крепко обняла его.

– Степашка, ты тут побудь, ладно? – голос ее дрожал. Она говорила очень быстро. – Мне нужно полечить очень больных людей. Ты ложись спать, а я… Приду, но поздно. Так что не жди и ложись. Договорились?

– Договорились, – буркнул себе под нос Степка. Ему вдруг очень захотелось плакать и просить маму, чтобы она осталась. Чтобы этого было не заметно, он насупился.

«Ей надо. Она – врач!» – сейчас эти слова почему-то не успокаивали.

– Присмотри тут за всем, как ты умеешь! Люблю тебя, Степашка! – она быстро поцеловала его. Степка почувствовал на щеке мокрый след. Неужели он все-таки расплакался?

Гермодверь захлопнулась. В жилячейке стало очень тихо. Степа подошел к двери, повис на вентиле и с трудом повернул его. Со сдавленным шипением, затвор отрезал ячейку от остального Хруща. Мальчуган юркнул на кушетку, затих и прислушался. Но кроме его дыхания, ничего слышно не было.

Смену спустя мама не вернулась.

На второй смене постоянного одиночества он устал плакать. Голова болела, нос забился, а на рыдания никто не приходил. Теперь он лежал на кушетке и просто тихо скулил.

На четвертой смене этаж залило самосбором – сирены не переставали выть всю ночь. Перекрикивая жуткий гул, из-за закрытой двери, Степку звал знакомый ласковый голос. Но он знал, что нельзя поворачивать вентиль, пока воет сирена. «Даже если это я буду звать тебя с той стороны», – сказала тогда мама. Пытаясь перекричать рев сирен, Степка вновь забился в истерике.

На шестой смене закончился концентрат. Разбросанные по полу маленькой жилячейки тюбики образовывали страшный беспорядок. Но Степка не хотел убираться. Он теперь вообще ничего не хотел. Лишь лежал и смотрел на медицинскую сумку, которую мама второпях забыла взять с собой. «Я должен был напомнить. Это из-за меня она не вернулась», – раз за разом повторяемые фразы заставляли губы мальчугана кривиться в новом приступе плача.

Спустя семисменок после того, как Степкина мама ушла, в дверь жилячейки настойчиво постучали. Затем еще и еще. Степа не открывал. Он безучастно слушал, как за дверью кто-то сдавленно ругается. Затем совершенно безэмоционально смотрел, как дверь начали прорезать плазменным резаком. До высокого дяди в фуражке, щеки которого были гладко выбриты, а пальцы пахли кислыми сигаретами, ему не было никакого дела. Этот дядя сказал Степке, что тот поживет у него, пока мама не вернется. Когда они вышли из жилячейки, то другие дяди, в страшных масках с хоботами, приложили ладони к вискам. Поднимаясь по лестнице, Степка обернулся. Его блок уже начали заливать первыми кубометрами бетона. Но ему это уже было совершенно безразлично.

@@@

«…личным составом 516-го особого взвода ликвидаторского корпуса блок БЖ-ЭЛ-РГ-1734-АК(б) был подвергнут аварийной консервации, на основании директивы Генсека №534, часть 11, параграф 9. Основанием для консервации послужило появление в блоке недееспособных граждан с ярко выраженным агрессивным поведением. Подробная информация по инциденту содержится в отчете 64-ВО-11…»

Степан лишь горько усмехнулся. Очередная папка, которая не давала ни малейшего представления о том, что случилось в ту злополучную смену. Отчет полетел на пол, в кучу таких же многостраничных, исписанных ничего не значащими общими фразами документов.

– Недееспособные граждане с ярко выраженным агрессивным поведением, – процедил себе под нос Степан. – Партия в своем репертуаре. Топит свой страх и непонимание ситуации в болоте бессмысленных канцеляризмов.

Степан глянул на гору отчетов о событии трех-гигацикловой давности и устало потер виски. «Сколько уже сегодня было дел? Сотни две, три?.. Хотя, может и больше». Когда-то ему казалось, что стоит лишь получить в руки документы, как загадка развеется, все станет просто и понятно. Когда он выпускался из блока, готовившего к службе будущих сотрудников Комитета, то считал, будто в архивах этой всемогущей структуры можно получить ответы на любые вопросы. Он был уверен, что ему откроется новый горизонт знаний о ГХ, как сокращенно называли преподаватели-офицеры Гигахрущевку. Но реальность больно саданула по физиономии своей беспринципной жестокостью. За корочкой первого отчета, который он взял в архиве, не оказалось нужной информации. Второй тоже не сообщал чего-то конкретного. Третий и четвертый по счету отправились обратно на полку архива даже быстрее, чем предыдущие.