Самосбор: Легенды Гигахрущевки

Гришка ничего не ответил. Он сладко спал и, почувствовав отца, поплотнее прижался к нему. Рома обнял сына и мгновенно уснул. В ту ночь он спал без сновидений. Крепко и, впервые за гигацикл, совершенно спокойно.

@@@

Семисменок полетел за семисменком. Любимая ночная работа закончилась, но Рому это не расстраивало. Он начал больше времени проводить вместе с сыном. Уютные вечера за партиями в домино и карты стали приятной традицией для обоих. Выигрывая, Гришка каждый раз победоносно вопил и прыгал по жилячейке с крайне кровожадным видом. Рома же тепло улыбался и тайком скидывал свою полную козырей колоду в сброс. Визг и предсмертные хрипы за гермодверью во время самосбора перестали доставлять неудобства. Запах сырого мяса стал привычным сигналом для герметизации ячейки и начала новой партии игры.

Цикл сменялся циклом. Гришка рос. Его успехи в учебе добавляли отцу едва заметных морщинок от частых улыбок, а шалости и нередкие драки с одноклассниками – седых волос. Время шло своим чередом. От своих прежних амбиций Роме пришлось отказаться, но по ночам, закрывая глаза и спрашивая себя, стоило ли оно того, он отвечал себе однозначно: «Я поступил правильно». Гришкины дипломы о призовых местах на междукластерных олимпиадах по алгебре стали для него куда важнее, чем собственные достижения. На заводе он иногда брал дополнительные смены, так что на редких праздниках они всегда угощались зеленым концентратом. Наверное, по меркам Гигахруща, это можно было назвать счастьем.

Ежесменно, провожая сына в образовательный блок, Рома незаметно выполнял пункты из тонкой памятки, которую ему когда-то выдал Туман. На работу он ходил исключительно по лестнице, оставляя по пути метки перочинным ножом. В конце смены он обязательно проверял свою черную карандашную точку на дверях лифта. По заведенной привычке, перед каждым открытием гермодвери, он стучал по ней ногтем указательного пальца условным стуком. Перед сном Рома исправно катал по полу металлический шарик от подшипника, проверяя после, не появился ли на губах бетонный привкус. Все эти мелкие привычки служили якорем для родного блока. И в случае, если Хрущ начнет пересобирать себя, они должны были удержать блок на его привычном месте.

Гигацикл шел за гигациклом. За чередой ежесменных ритуалов к Роме незаметно подкралась старость. В НИИ он устроить Гришу не сумел, но, зато, тот преуспел на машиностроительном заводе – стал начальником производственного участка, обеспечив своему старику достойную пенсию. Роман Аркадьевич, как его теперь уважительно называли на этажах дети, все свободное время мастерил для них игрушки из бракованных шестеренок. Детвора частенько собиралась вокруг него, наперебой выпрашивая очередную безделушку. А он и не мог отказать – слишком ценил этот искренний восторг еще не познавших боли, страха и тоски ребятишек. Хотелось бы ему так радовать и собственных внуков, но от сына в ответ на это он слышал решительное: «Не время».

Все шло своим чередом до одного злополучного утра. В эту смену Роман Аркадьевич проснулся гораздо раньше обычного – Гриша все еще спал. Тяжело вздохнув, он размял ноющую шею и с кряхтением поднялся с кушетки. Воздух был непривычно плотным и влажным, дышалось такой взвесью с немалым трудом. Старик провел взглядом по жилячейке. Что-то не давало ему покоя, словно маленькая зудящая мушка на задворках сознания. Внезапно, он понял, что его разбудило. Из-под шкафа выкатился металлический шарик от подшипника, который уже давным-давно потерялся. Он медленно покатился к гермодвери. Это было невозможно на идеально ровном полу жилячейки.

Судорожно облизнув губы, Роман Аркадьевич тихо охнул. Во рту стоял сильный бетонный привкус. Не тратя времени на то, чтобы одеться, он бросился к двери, налег на вентиль и выскочил в коридор, чтобы проверить карандашную точку на дверях лифта. Но на этаже его больше не было, вместо дверей оказалась сплошная стена, выкрашенная зеленой масляной краской. В коридоре горели красные лампы аварийного освещения. Лестницы уходили в непроглядный мрак. Вместо шлюза, ведущего в соседний блок, глаза нашли глухое бетонное перекрытие. Заметив, что лампы начали моргать, словно готовы погаснуть, Роман Аркадьевич поспешил обратно в жилячейку. Он наглухо запер дверь, завернул вентиль и втопил кнопку полной герметизации отсека. С шипением запустилась система рециркуляции воздуха, и ячейка оказалась полностью изолированной от остального Хруща. Старик сполз спиной по двери. Лицо его исказила гримаса боли. Из глаз брызнули слезы. Забыл. Забросил. Наплевал на привычки. И их ячейку настигла Большая Перестройка…