Самосострадание. О силе сочувствия и доброты к себе

Свою детскую модель Руперт называл «маленьким мальчиком, к которому относились несправедливо». Источником его детской боли была суровость учителей британской частной школы, пусть и продиктованная самыми лучшими намерениями. Когда он получил плохую оценку по математике, они для начала его публично унизили, а затем в качестве наказания отстранили от занятий его любимой историей, хотя по этому предмету у него был высший балл. А дети восприняли учительское порицание как разрешение травить Руперта. Стресс от такой несправедливости был настолько сильным, что в одиннадцать лет у моего будущего мужа случился нервный срыв и он три месяца провел в постели. И если я обижалась каждый раз, когда он отправлялся в командировку — а без его заработка мы бы не вытянули, — то он в ответ тут же нажимал на кнопочку «Это несправедливо!». Вместо того чтобы развеять мою неуверенность, Руперт сердился и расстраивался. С его точки зрения, мои обиды были своего рода формой критики — критики совершенно несправедливой, поскольку он не делал ничего плохого. Он, как и я, переживал все очень остро, и наши чрезмерные реакции питались болью куда более глубокой, чем та, которую мы испытывали в данный момент.

К счастью, поскольку мы с Рупертом по-настоящему осознавали ценность самосострадания, со временем мы смогли освободиться от того, что заложило в нас детство. Это было непросто, потому что наши модели дополняли друг друга, и их иррациональная сущность нападала на нас одновременно. Но так же одновременно мы выпускаем пар, когда кто-то из нас в разгар конфликта вспоминает о «перерыве на самосострадание». О моей обиженной маленькой девочке заботятся, ее понимают, поэтому я в состоянии сообразить, что никто меня на самом деле не покинул. А маленький мальчик Руперта, тот самый, к которому относились несправедливо, успокаивается, гнев отступает, и он понимает, что мои реакции ничего общего с критикой его как личности не имеют. Как только мы начали относиться к нашим детским моделям с состраданием, мы смогли сосредоточиться на том, что происходило здесь и сейчас, и наши конфликты стали разрешаться намного проще и быстрее. Клятва помогать друг другу в самосострадании оказалась лучшим, что мы могли придумать и реализовать.