Самоцветы для Парижа

И без того невыносимая лагерная жизнь усугубилась донельзя. Тройные утренние и вечерние проверки, неоднократные подъемы по ночам, увеличенные нормы в каменоломне, уменьшенные пайки, наказания без малейшего повода...

Макару дважды не повезло.

Сначала его допрашивали с пристрастием как соседа Грузина по нарам. Немцев очень интересовало, кто расправился с их кровожадным холуем. Макар не знал этого и радовался тому, что не знал, потому что боялся однажды не выдержать под кнутом блокфюрера.

А теперь его взял в оборот штандартенфюрер Эрик Розерт.

Да, тот самый Розерт, некогда начальник охраны Воскресенского изумрудного прииска, компаньон Вологжанина, ротмистра гвардии его величества.

(2) Лидингенхейм. Август 1943 года

Он прибыл в Лидингенхейм, чтобы расследовать дело попавшегося на финансовых операциях лагерного чиновника, и был наделен самыми суровыми полномочиями. Было у него еще одно, приватное поручение. Военный комендант Парижа генерал фон Шаумберг просил его отыскать опытного ювелира.

Знакомясь в канцелярии с картотекой, штандартенфюрер откровенно скучал. Если бы фон Шаумберг не дал понять, что дорого оплатит эту услугу, Розерт махнул бы рукой на бесконечные карточки учета военнопленных...

И вдруг его пальцы выбили нервную дрожь. Он не поверил глазам своим, еще раз пробежал документ и заметно разволновался.

Было от чего.

Заключенный № 5221 Макар Андреевич Воронков, 1908 года рождения, сержант РККА. Уроженец Камнегорска. Место работы до военной службы — Свердловская гранильная фабрика.

Неужели здесь, в этом лагере, Макарка Воронков, который должен был прийти к нему в июне восемнадцатого года в красном Екатеринбурге?

Все сходится. Хотя... У них, русских, целые деревни носят одну и ту же фамилию. Дикари!

Штандартенфюрер наполнил рюмку золотистым французским коньяком и тут же забыл о ней. Прошло столько лет... Замурзанный мальчишка давно взрослый человек, внешне он совсем иной... Иной, но ведь кожу он сменить не мог, а на коже шрам. Шрам на левой руке, шрам от изумруда, который пытался украсть Макарка. Такие заметки — о, уж он, Розерт, это знал! — остаются навечно.

— Здравствуй, старый приятель! — загремел добродушный бас Розерта, едва Макар вошел в канцелярию.

Макар узнал бы Розерта и на том свете. Такой же огромный, розовый, вот только чуток погрузневший. И по-русски говорит без акцента, Урал ему даром не прошел.

Розерт преисполнен благожелательства.

— Я тебя, Макарка, забыть не могу, — говорил он. — Давай руку...

Макар, недоумевая, повиновался. Уж не собирается ли «старый приятель» поздороваться с ним?

— Не ту, миленький, не ту, — хохочет штандартенфюрер.

Он сам подтянул рукав полосатой куртки и увидел то, что надеялся увидеть, — бледный рубец на коже. Полностью удовлетворенный, успокоился: есть бог и он не оставил Розерта.

— А ты надул меня, Макарка, — укорил Розерт. — Нехорошо обманывать старших. Но, как это у вас, кто старое помянет, тому глаз вон...

— А кто старое забудет, тому два, — продолжил Воронков.

Он ожидал гнева, но Розерт не рассердился.

— Шутишь, Макарка! Отлично! Я знал, что мы с тобой поладим. Только мы с тобой причастны к тайне, которую унес в могилу наш дорогой друг ротмистр Вологжанин... И то, что я тебя нашел, это прекрасно, Макарка!

Макар Воронков встрепенулся.

Вологжанин... Значит, его давно нет в живых. Но что за тайна, унесенная им в могилу?

Розерт внимательно наблюдал за пленным, он не торопил его, пусть подумает.

Но Макар лишь пожал плечами, и штандартенфюрер терпеливо, как ребенку, напомнил, о чем ведет речь.

— Записка, Макарка, записка... Ну? — и он, словно школьный учитель, раздельно и четко продиктовал: — Ты должен был доставить мне в гостиницу «Пале-Рояль» записку. Записку, понимаешь? Где она?

Записка? Какая записка?

Это было в каком-то другом мире и было ли?

А если было, то с ним ли, с Макаром?

Не отводя глаз от Розерта, Макар едва сдерживал разошедшееся сердце. Очень важный секрет содержался в записке, если она через столько лет понадобилась Розерту. Что это за секрет?

— Записку помню, ее у меня... на улице забрали...

— Давай, Макар Андреевич, — перебил эсэсовец, — припомним все по порядку. Где тебе передал записку Вологжанин. На Воскресенском?

— Нет, господин Розерт, он дал мне ее в ЧК. Перед допросом. Сказал, что меня все равно держать не станут, а записка вам нужна срочно.

— Ты ее прочел? — Розерт впился взглядом в пленного.

— Только начало. Там упоминалось ваше имя и шла речь о каком-то варианте. Да, я припоминаю: второй вариант...

— Второй? — подобрел Розерт. — Ты уверен?

— На память не жалуюсь.

— А почему не прочел записку полностью?

— Ее прочтешь, — буркнул Макар. — Я и тогда, и сейчас в иностранных языках ни бельмеса...

— Что такое «ни бельмеса»?

— Ну не разбираюсь... А там не по-нашему...

— Правильно, не врешь, — одобрил Розерт. — Не должно быть по-вашему. Дальше!