Самоцветы для Парижа

Чем больше размышлял Саня, тем очевидней представлялась ему собственная вина. Ведь ничего не стоило в тот же день рассказать о встрече в пещере первому же милиционеру, так нет, приключений захотелось. Сейчас, может быть, те, неизвестные, в другом месте, как сказал этот Борис Иванович, «державу грабят» безнаказанно да радуются, что вовремя руки в ноги взяли, покинув Нечаевский лог.

«Эх, растяпы!» — окончательно расстроился он.

Утром, умываясь с мостков, Саня осторожно спросил Макара Андреевича:

— Кто это приходил ночью? Или мне приснилось?

Дед Макар внимательно оглядел мальчика:

— Так ты не спал?

— Спал, — убежденно заверил Саня.

— Так, старинный знакомец, — слукавил дед. — Большой любитель рыбалки, у меня снасти держит. К слову, твой родитель его хорошо знает.

— А как его фамилия? — на законном основании осведомился Саня.

— Шевченко. Шевченко Борис Иванович.

СТАВКА НА ИНСТИНКТ

(1) Лидингенхейм. Август 1943 года

Дни бежали за днями, а с Воронковым ничего не случалось. Больше того, от работы в каменоломнях он был освобожден и послан в кранкенбаракен, где содержались тяжелобольные пленные. Ухаживать за ними — не камни ворочать.

Эрик Розерт считал себя психологом и продумал партию на несколько ходов вперед. Поездка в Париж, неделька-другая совершенно иного образа жизни, сытная пища, блеск самоцветов...

Макарка охотно поможет ему. Должен! А если откажется — сгниет заживо, и он, Розерт, пальцем не шевельнет, чтобы помочь ему.

Успокоенный решением, эмиссар из Парижа приказал привести заключенного № 5221.

Розерт веером раскинул по столу иллюстрированные журналы.

— Смотри, как живут люди: вилла на взморье, яхта, красивые женщины...

Макар переминался с ноги на ногу.

— Когда мы найдем клад, ты сможешь поехать в любую страну, — рисовал блестящие перспективы Розерт. — Я бы лично выбрал Латинскую Америку. Аргентинское танго, пальмы, мулатки... А пока, — бравый штандартенфюрер сделал многозначительную паузу, — нам предстоит поездка в Париж...

Пленный опешил. Уж не ослышался ли он? Чего-чего, а этого он не ожидал.

— В Париж, Макар Андреевич, в Париж. Видишь, как я забочусь о тебе. Ты же хороший огранщик, и было бы преступлением дисквалифицировать такого специалиста. Мой шеф знает толк в камнях, но он не доверяет французам и евреям. К тому же их услуги стоят дорого, а фон Шаумберг скуповат. Полагаю, ты с него лишнего не запросишь? — Розерт аж взвизгнул от своего остроумия.

Вероятность хотя бы на время избавиться от кошмаров лагерного быта поразила Макара более всего.

— Слушаюсь, господин Розерт.

— Ну зачем же так, — пристыдил офицер. — Я для тебя Эрик, Эрик Иванович. Мы компаньоны, не правда ли?

(2) Перегон Эперне — Париж. Сентябрь 1943 года

Поезд шел в направлении Парижа. Проносились мимо зеленые, ухоженные квадраты пашни, добротные каменные постройки, остроконечные кирхи и шатровые католические соборы.

Макар Воронков не отрывал взгляда от окна. Он был одет в светлый плащ, выбрит и пострижен и внешне ничем не напоминал узника Лидингенхейма.

Напротив в купе сидел Розерт. Он не докучал разговорами — это тоже входило в его план, и даже подремывал, разрешая себе расслабиться, поскольку за пленника не беспокоился. Отборные парни из его свиты занимают соседние купе, а слух у них — дай боже каждому музыканту! Да и Макарка вряд ли отважится на побег.

На крупных станциях часто проверяли документы. Бумаги Розерта производили впечатление на служак вермахта. В полупустое купе никто не напрашивался, хотя вагон был забит отпускниками, возвращавшимися в зону оккупации офицерами и солдатами.

На перегоне Эперне-Париж гитлеровцев поджидала большая неприятность. Партизаны разобрали железнодорожное полотно, и состав обессиленно замер, выпуская облака пара и дыма.

Едва из вагонов высыпали вооруженные солдаты, с двух сторон резанули партизанские пулеметы.

Началось столпотворение.

Звенели стекла, купе насквозь простреливалось. Конвой, если кто и уцелел, на помощь не спешил. Штандартенфюрер и его пленник чуть ли не в обнимку лежали на полу вагона.

«Так вам, так вам, — злорадствовал Макар. — Весь бы гадючник передавить!»

Не обращая внимания на стоны раненых, герои французского похода в испуге покидали купе.

Розерт тоже не выдержал. Словно буйвол, он волок за собой чахлого Макара, хрипя и ругаясь.

Передние вагоны уже занялись огнем. Замолчали крупнокалиберные пулеметы на охранных площадках — партизанские гранаты расшвыряли их обслугу.

В этом хаосе разрывов и посвиста пуль Макар и Розерт, кланяясь и припадая к земле, благополучно добежали до мелкого оврага у железнодорожной насыпи.

— Шнеллер! — скомандовал Розерт, порастерявший в этой огненной свистопляске русские слова. Он первым упал в овраг, увлекая за собой Воронкова. Рухнув на него, Макар ожидал скорой зуботычины, но немец не шевельнулся.